Ясень

Тем не хорош костер, что если долго смотреть на пламя, глаза отвыкают от темноты, и что за спиной, разглядеть трудно. Особенно, если увлечен разговором. Ясеньские парни, пользуясь отсутствием начальства, развлекались вовсю, и шороха травы никак не слышали. Тем более что ведьма Леська умела подкрадываться бесшумно. У Наири так ловко не получалось: то скрипнет затесавшаяся в осот веточка, то стебель бурьяна шлепнет по щеке.

Однако удалось подобраться достаточно близко, чтобы расслышать. И разглядеть, как Тума бойко машет руками и сверкает зенками.

— …Ну и, стал быть, есть обычай, чтобы оружьям имя давать. В подкрепление. Там, в Туле, все, как у нас.

— Ну?!

— А то! Живал там один рыцарь. Как его… Мика, Микитка… Ну, для истории это неважно, — Тума подергал плечом, потирая комариный укус. — Рыцарь статью не вышел, так решил мечом свое взять. Конечно, тулейские оружейники супротив ясеньских…

— И кто ж его похвалит, если сам себя не похвалит, — горячо шепнула на ухо Наири Леська.

— Ты давай, не разливайся, — заворчали парни.

— Ладно, добыли руду, заготовку сделали, положили на тринадцать лет в болото…

Туму ощутимо пнули в бок.

— Так я рассказываю, — подмигнул он лукавым глазом. — Вытащили, и давай опять ковать. Сковали во-от такенный двуручник, — он насколько хватило, развел руки, мстя вредным соседям. — Выше рыцаря.

— Ну?

— Надо давать имя. Пошел рыцарь к волхву. А два оруженосца сзади надрываются.

— А почему на коне не отвезли?

— Да какая скотина потерпит такое безобразие! — фыркнул Фари. Тума поглядел на него с презрением:

— Нет. Просто так положено. Да и местность… ну, как у Казанного Святилища.

Кто-то сделал отвращающий жест. Кто-то простонал:

— Не тяни…

Но Тума не думал слушаться: в истории самая соль — не спешить никуда. Сначала.

— Идут они, идут. С мечом, с приношениями.

— А что несли? — опять перебили его.

— Да кто их, тулейцев, знает, — Тума почесал облезающий нос. — Только когда время пришло наводить черты и резы, волхв был в дымину. Вообще-то они, волхвы, до зелья крепкие, вырезал — не поцарапался даже. Только вот черты перепутал. Вместо «кладень» — чтоб врагов, как сено, класть… — парень огляделся: вроде, девушек поблизости не было, и выдал, не стыдясь, для чего меч после волхвования стал пригоден и в каких количествах. — Так «Осеменителем» и остался.

Парни грохнули, заглушая вопль Леськи. Та, дело простое, при скотине всю жизнь — дрыгая ногами, качалась по траве. Наири, держась за щеки, вскочила. И увидела вспыхнувшую на окоеме звезду.

Тут же прокричали тревогу дозорные. Смех как отрезало. Молодые воины сбегались, встревожено переговаривались, глядя на огонь вдали.

— Зница…

— При чистом небе?

— Костер?

— Рядом совсем.

Леська затрепетавшими ноздрями втянул воздух:

— Дымом пахнет.

— От костра, дуреха!

Она с такой яростью обернулась к жениху, что чудо, того не испепелило.

Гент принюхался:

— Правда, гарь… Лес горит.

— Не лес.

— Тихо, — внятно произнес Велем. — Золотоглазую — разбудить. Фари, Илек, еще трое, сделайте проход в ограде. Коней седлать.

— Ну вот, строили мы, строили…

Велем окоротил запальчивого взглядом.

— Гино, ты, вроде, лесовик. И Гент. Разведаете, что как.

— Я пойду, — насупилась Леська. И Тума влез.

— Не дело, рыжая, — сказал Велем. Серьезно сказал: даже ведьме расхотелось бы спорить. — Ты к лесу, конечно, привычна, да тут нужнее. И ты, оружейник, не лезь.

Весь занялась. Рудые яркие языки огня скакали над тростниковыми крышами, синим дымком сочился тын, а на подступающих близко к домам кустах звучно скворчали и сворачивались листья. Парни под прикрытием веток приникли к ноздреватой сухой земле, а в уши колотил треск горящего дерева и пронзительный визг. Девка визжала. Крик перешел в стон и затих. Они вцепились в землю. Гент зачем-то тер, и тер, и тер и без того уже воспаленные глаза.

Глядеть друг на друга не хотелось. Они ползком обогнули весь по правому краю. Бортник сказал пересохшим шепотом:

— Тут вроде улице конец. И темно.

— Ага.

Парни махнули через изгородь. Пригибаясь, пробежали огородом, выглянули из-за угла бревенчатой избушки. Улица была темна, еще темнее из-за отблесков, мерцающих вдали. Запах гари резал горло. В пыли валялся нехитрый скарб, выброшенный из домов — битые горшки, сундуки, вспоротые сенники. От каждого порыва ветра над ними завивалась труха. Гент по дороге едва не споткнулся о лошадиный труп — с оскаленной мордой и выпрученными ногами, под трупом маслянисто блестела лужица…

Улочка вывела парней на площадь к колодцу, как черную руку, задравшему к небу асвер. Гент зачем-то взялся за жердину, стал вытягивать ведро, но вместо ведра на крюке болтался, отекая водой, повешенный — руки сразу же разжались, и мертвец с громким плеском упал назад. Гино перегнуло пополам.

— Пошли…

— Да сколько их?

— Коней уведем — сосчитаем, — Гент махнул рукой округ веси, как бы намечая дорогу. — Караулы высматривай.