Ясень

Они, пригибаясь, метнулись через лозняк и присели в маленьком ручейке, потому что из озаренного пожаром селения ковыляла прямо на них темная огромная тварь. Повозилась, пошатываясь, отбрасывая страшную — вдвое больше себя — тень. В сторону парней ударила вонючая струя. Гино сплюнул от омерзения. Гент беззвучно выругался. Чудовище, напугавшее их до дрожи в коленях, оказалось пьяным кнехтом, пристроившимся справлять нужду перед кустами. Пришлось пережидать, пока кнехт поправит скалящиеся разрезами штаны и нетвердой походкой уберется прочь.

Спутанные кони топтали траву на полянке за рябиновой рощицей вниз по течению ручья. Запах близкого пала заставлял их тревожиться, всхрапывать, задирая морды, грызться во внезапном гневе. Гент с Гино никак не решались подобраться ближе, не зная, сколько с конями стражников. Да и сколько самих коней, трудно было понять в неверном свете загороженного ветками огня.

— По ногам сочти: вон сторож. И вон… — елозя на брюхе в росной траве, тыкал рукою Гино.

— К-какие ноги… — шепотом огрызался Гент. — Разве мне видно, чьи это ноги? Бегают, чтоб их!..

Еще б не бегали! В самой середине табуна сцепились два жеребца. Окорачивая их, злых, встающих дыбом, сторожа по двое повисли на цепях, заменяющих боевым коням ременные поводья, тянули, не жалея сил, упираясь ногами, рискуя получить копытом в голову. Поняв, что караульщикам не до них, разведчики ужами скользнули сквозь деревья и между конскими ногами. Рубануть путы, пугнуть, шлепнув по чуткой шкуре — и вот уже мчит ошалелый табун… от топота копыт дрожит земля.

…Резкий запах копоти и горелой плоти сменился запахом папоротника и реки. Тяжело дыша после бега, парни упали на сырой мягкий мох. Гент шипел сквозь зубы и тер укушенное конем плечо.

Гино сунул ему баклажку:

— На, промой. Сильно цапнул?

— Зато кнехты не уйдут теперь. Не дадим уйти!.. Вставай, наши ждут.

Слово свидетеля Наири

…И когда бой был окончен, мы взглянули по сторонам и не узнали друг друга. Не только сажа, грязь, кровь (своя и чужая) были тому виной. Впервые мы бились насмерть. Впервые мы ненавидели так яростно, что ни боль, ни страх нас не остановили.

Весь догорала. Жирные черные хлопья сажи летели по ветру и оседали на землю. Пучком полуобгорелых листьев я стерла кровь с меча и сняла шлем. Латы жгли, как раскаленные — в воду бы сейчас, в ледяную воду, и не думать ни о чем!..

Труп кнехта валялся у моих ног…

Неужто, это я так его изрубила?

Белогривый негромко заржал, ткнулся мордой в мое плечо. Может быть, недоумевал, что мы делаем так долго в этом неуютном месте. Я погладила коня по шее и вздрогнула. На белой упругой шкуре кровоточила длинная рваная царапина: наверно, задели в горячке боя.

Уж не тот ли, что лежит на земле передо мной?

Пить хотелось. В горле кололо. Я оглянулась. Медленно, как во сне, слезали с коней товарищи, шли по земле неуверенно, будто учились ходить. Ко мне подошел Тума. Его светлые волосы были встрепаны и грязны, шлем он держал на локте одной руки и лизал окровавленные костяшки пальцев другой.

— Ты что, ранен? — спросила я.

— Нет, — вздохнул он. — Разбил о чьи-то зубы, а перчатку потерял. Воды хочешь?

— Хочу.

Он снял с пояса долбленку, вытянул зубами затычку и протянул долбленку мне. Вода была муторно-теплая. Преодолевая тошноту, я сделала два глотка и вернула баклажку Туме:

— Не могу, теплая. Здесь колодец есть?

Лицо его дернулось:

— Там мертвецы, в колодце.

— Что?

— Не надо, — попросил Тума, страдальчески морщась. — Я лучше к речке смахаю, есть здесь где-то речка…

— Постой, а Керин где?

— Там, — махнул он рукой в сторону догоравших изб.

Я пошла туда…

Керин сидела на земле рядом с женщиной, одетой в холщовую рубаху, измаранную кровью. Волосы женщины были растрепанны, по худому темному лицу трудно было угадать, сколько ей лет. Женщина сидела, поджав ноги, и сухо блестящими глазами смотрела на торчащие во все стороны тлеющие бревна, которые еще недавно были домом. Керин, обхватив погорелицу за плечи, что-то говорила ей. Но женщина, казалось, не слышала. Вдруг подорвалась, но Керин потянула назад, и несчастная вновь покорно села.

Подошли молчаливые Велем и Гино. Я коснулась плеча бортника, шепнула:

— Что такое?

Гино повернул ко мне тяжелый взгляд. Знаком позвал отойти.

— У нее там дети были, — кивнул он на пепелище. — Она туда хотела… еле удержали.

Я посмотрела на оцепеневшую женщину, на Керин, на ленивый желтый огонь и поняла, что сейчас разревусь. Я кивнула Гино и быстро пошла прочь… подальше от людей, от всякого, кто мог заглянуть мне в лицо и упрекнуть, что воины не плачут. Дозорные пропустили меня без слова. Я дошла до опушки, села на землю, спиною к березе, и зарыдала. Меня трясло. Мир дрожал перед глазами, кривясь и расплываясь. Я не вытирала слез.

Меня нашел Тума. Молча протянул шлем, наполненный водой. Я зачерпнула горстями, плеснула в лицо раз, другой, третий… Ледяные струйки бежали по щекам, затекая за ворот. Не утираясь, я поднялась и пошла к веси. Тума молча шел следом.