Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи

– Если бы это был не ты, а кто-нибудь вроде Альмара Тростинки, умеющий жить как все люди, то я посоветовала бы тебе посвататься к какой-нибудь из сестер кюны Хладгуд, – сказала она наконец. – Помнится, их у нее много, наверняка еще не всех разобрали. Если бы вы с Роллаугом конунгом породнились, то стали бы непобедимы и весь Западный Путь от Ледяного моря до Острого мыса был бы ваш. Но тебя ведь не устроит, если невеста будет просто «знатного рода, умна, учтива и хорошая хозяйка». Ты должен ее любить. Ты любишь многих женщин, и тебя любят многие, но ты не будешь счастлив, пока не найдешь среди них одну-единственную, которая станет твоей судьбой и твоей богиней, даже если сейчас она ждет тебя в самой бедной рыбацкой хижине… А для любви лучше не слепить глаза званием конунга. Жаль, что у тебя такой заметный шрам. – Кюна Ульврун постучала себя пальцем по щеке, по тому месту, где у Торварда тянулся длинный беловатый шрам, от угла рта и до заднего края челюсти. – Из-за него тебя в Морском Пути где хочешь сразу узнают. А иначе я посоветовала бы тебе обменяться плащом и именем с кем-нибудь из твоих хирдманов и постранствовать по семи морям. Судьба свела бы тебя с девушкой, которая подошла бы тебе умом и сердцем. Но притвориться другим для тебя невозможно – ты слишком успел прославиться… Так что… Одно я тебе посоветую: ищи невесту сам, не доверяй никому. И сватайся только тогда, когда будешь уверен, что вы смотрите на мир одними глазами. Так что, в общем, положись на судьбу! – с легким вздохом, словно отдавая этим дань могуществу и непредсказуемости судьбы, добавила кюна Ульврун.

Совет был хорош, но отличался неопределенностью, поэтому Торвард конунг справлял праздник Середины Зимы, не торопясь домой. В уме он держал, что именно теперь в Аскефьорд, может быть, уже прибыли посланцы фрии Эрхины. Но он ведь не обещал дожидаться ответа, сидя дома, а значит, фрия Эрхина теперь может подождать его, как он ждал ее.

Мысли, а частью и разговоры дружины тоже посвящались русоволосой красавице с волшебного острова Туаль. Хирдманы и ярлы Торварда, побывавшие с ним в той поездке, теперь были желанными гостями везде. Чудесный холм Аблах-Брег, с его семью зелеными валами и семью бронзовыми воротами, красный Дом Четырех Копий под свинцовой крышей, его пять огромных палат, его сокровища, и сам порядок жизни на острове Богини, где не знают, как показалось фьяллям, иного труда, кроме пиров и священнодействий, – все это давало пищу для бесконечных рассказов. Слушатели забывали дышать от восторга, а рассказчики заново переживали те чудесные дни, заново видели перед собой и огромный серебряный котел с изображениями богов на боках, и высокий трон на священном «кричащем» камне Фаль, с резными «рогами дракона» на черных дубовых ступенях.

Но, очнувшись от воспоминаний, они нередко чувствовали себя отрезвленными, душевно утомленными и разбитыми – наступало похмелье. Все вокруг становилось тусклым и убогим, и даже богатая усадьба казалась не лучше свиного хлева. Об этом почти не говорили вслух, но многие посматривали по сторонам весьма уныло. Однажды Торвард, услышав, как Халльмунд вздыхает и ворочается на лежанке, пихнул его локтем:

– Чего вздыхаешь, борода? По жене соскучился?

– Вот это, я понимаю, люди живут! – протянул тот в ответ и опять вздохнул. – Такая красота, обалдеть можно! Если там Покой Музыки, то, значит, там тебе только играют и поют. Если Покой Мудрости – значит, там мудрецы сидят и говорят об умном, и никто им не мешает и котлами под ухом не гремит. А у нас что! В Аскегорде хотя бы! Ты не думай, я Аскегорд, конечно, очень уважаю, он мне самому почти что дом родной. Но ты сам знаешь… Гридница – тут тебе и хирдманы, и женщины, и дети, и свои, и гости, и собаки еще грызутся! И каждый про свое: и пьют, и поют, и с прялками сидят, и дети возятся, и с купцами торгуются, и все что хочешь! Тебе, допустим, о деле поговорить надо, а тут над ухом костями по доске стучат, а Эйнар опять с Ормкелем бранится! Так и удавил бы всех!

– И что теперь? – холодно отозвался Торвард. – Удавить?