Ящер-3 [Hot & sweaty rex]

Катер разгоняется по Эверглейдам, громадный вентилятор вовсю взбаламучивает воздух, выплевывая его назад, выталкивая к камышу и манграм. Мы с Нелли стоим по обе стороны от Гленды, пока она глядит прямо вперед, ни на миг не отрывая глаз от горизонта. Нелли смотрит в сторону, на Глейды, в небо, временами на Гленду, и я прикидываю, не думает ли он все это время про Джека и Норин. Лично я думаю.

Пока мы плывем, туман все гуще — сперва он урезает поле нашего зрения до двадцати футов, затем до десяти. Но мы идем не слишком быстро, и катер делает от силы десяток узлов. Нелли передал руль одному из солдат, и тот с натренированной легкостью прорывается сквозь мангры.

— Чуть подальше, — говорит Нелли, — еще несколько поворотов.

Там есть тихое место, сказал мне Нелли перед отправкой. Место, где никто не станет нам досаждать. Честно говоря, не могу себе представить, что в Эверглейдах много таких мест, где кто-то станет нам досаждать, но с другой стороны, не я егерь в этих лесах, и даже самые необитаемые на вид места могут кишеть незримыми обитателями. А раз Нелли говорит, что там чисто, значит, там чисто.

Мы прорезаемся сквозь чащу высокого тростника, длинные стебли бешено раскачиваются позади, пока наш катер скользит в небольшой круглый бассейн, окруженный высокими манграми. Здесь маленький оазис чистой воды в самой гуще всей этой буйной растительности. Нелли дает сигнал своему солдату, и тот глушит мотор. Громадные лопасти вентилятора медленно останавливаются.

Гленда так и не сказала ни слова.

— Вот мы и приплыли, — говорю я, тем самым указывая, что ей тоже можно говорить.

Гленда кивает.

— Вот и приплыли.

Не знаю, хочет ли Нелли что-либо предпринять, но думаю, он понимает, что, учитывая изменившиеся обстоятельства, есть кое-что, о чем надо позаботиться мне, а не ему. Он отступает к борту, оставляя меня почти наедине с Глендой.

— Хочешь мне что-нибудь сказать? — спрашиваю я.

Гленда широко ухмыляется. Как же мне это знакомо.

— Похоже, своих пятидесяти кусков я так и не получу.

— Не получишь, — со смехом отзываюсь я, позволяя себе впервые за все последнее время по-настоящему рассмеяться. — Нет, точно не получишь.

— А что с Эдди?

— Он ушел, — говорю я ей. — И больше не вернется.

Гленда снова кивает.

— Вот и хорошо. Терпеть жирного ублюдка не могла.

— Но ведь ты на него работала.

Гленда опускается на пол катера, и я тоже сажусь напротив нее. Если мы собираемся вести непринужденный разговор, мы вполне можем устроиться поудобнее.

— Я работала на Фрэнка, — уточняет она. — Эдди был сбоку припека. На этот счет выбора у меня просто не имелось.

Нелли вступает в разговор:

— Тебе Фрэнк Талларико платил?

— Поначалу да. — Гленда ничего не скрывает. В секретах уже нет смысла, и она это понимает. Умная девочка всегда делает умные ходы. Почти всегда. — А последние несколько недель я получала деньги здесь, на пристани, от бригады Эдди.

Мне не требуется много времени, чтобы сложить дважды два четыре и вычесть слагаемое.

— Несколько месяцев назад, в телефонном разговоре, ты сказала, что ты в очень скверном долгу.

— Да, задолжала одному ростовщику, — признает Гленда. — Боссу семьи рапторов Нью-Йорка.

У меня в груди твердая тяжесть.

— Знаешь, Глен, ты могла бы позвонить мне.

— Тебе надо было с собственным дерьмом разбираться. Да и потом я думала, что смогу сама с этим справиться. Тут немного занять, там малость расплатиться. Но стало круто, пришлось к этой акуле идти, и…

— И Фрэнк Талларико купил твой долг.

Гленда кивает:

— Без малого сотню кусков. Сказал, что я смогу отработать. Все, что от меня требовалось, это отправиться с моим старым приятелем в Майами.

Птичий крик резко нарушает недвижность вечера, и мы все слегка вздрагиваем. Ветерок легкий, но теплый, и я вдруг задумываюсь, как славно было бы сорвать с себя всю одежду, нырнуть в воду и уплыть куда глаза глядят от всех этих заморочек. Плыть и не останавливаться, пока я не доберусь до земли где-нибудь на Карибах, где небо чистое, а твои лучшие друзья действительно прозрачны как вода.

Тут я припоминаю день, когда убили Джека — когда Гленда удобно устроилась на асфальте еще раньше, чем полетели пули.

Я припоминаю ее лицо, когда мы подъехали к яхтенной гавани — как ее фальшивая кожа краснела, глаза метались туда-сюда, как будто ее только что застукали за чем-то вроде мочеиспускания в неположенном месте. И в воздухе тогда чуть-чуть припахивало порохом.

Я припоминаю, как она бывала на совещаниях вместе со всеми парнями семьи Дуганов, как она узнавала, где каждый из них окажется и когда именно. Как она порой даже сама рекомендовала места, где они будут в большей безопасности от банды Талларико.

В общем, я припоминаю гораздо больше, чем мне хочется припоминать. Больше, чем я когда-либо смогу забыть. И Гленда знает, что я это знаю, а потому даже не пытается оправдаться. Здесь ей опять следует отдать должное — она никого не пытается ввести в заблуждение. По крайней мере, на свой счет.

— Ведь ты знаешь, что ты сделала, — говорю я ей.