– Но вся соль Принстона, – продолжает Шерм, – как и соль всех старейших университетов Новой Англии, в том, что просто спортсменам там никаких стипендий не дают. Все эти университеты – всего лишь спортивная коалиция вроде Большого Востока или Тихоокеанской Десятки. Там дают только академические стипендии – базовые пакеты финансовой поддержки. Вот почему они сливают почти на всех спортивных соревнованиях. Ясное дело, большинство спортивных пацанов идет туда, где платят наличные. Итак, там есть спортивные команды с посредственными игроками, зато у этих игроков имеется одна вещь, которая в спорте обычно не нужна, – мозги. Отсюда выходит, что всякий, кого выпускает Принстон… а я так понимаю, ты Принстон закончил, да, Стюха?
– Закончил, – хнычет тот с таким видом, словно ему очень стыдно. Такое ощущение, будто он признается не в том, что закончил Принстон, а в том, что его пинком под зад вышвырнули из средней школы Лос-Анджелеса.
– Итак, всякий, кто закончил Принстон, должен иметь в башке больше двух серых клеточек, чтобы они друг о друга терлись. А весь этот театр про старого усталого Стюху, который вообще ничего не сечет, ни в какую сюда не вписывается. Думаю, ты нас продинамил…
– Нет, – твердо говорит Стю, пока все его могучее тело содрогается под веревкой. – Нет, это не так!
– …и еще я думаю, что вы с Пепе тут заодно.
Теперь, когда вся тяжесть ситуации наконец на него обрушивается, Стю начинает откровенно трястись. Веревка, плотно стягивающая его руки и ноги, скребет по чешуйкам, оставляя заметные вмятины.
– Послушайте, – молит Стю, – все совсем не так. Если Пепе во что-то играет с Восемь На Семь, это его дело, а я…
– Погоди-ка погоди, – говорит Шерман. – Про Восемь На Семь я ничего не говорил. Почему ты подумал, что я к нему все веду?
Голос Стю дрожит, и легкая оплошность выдает его с головой.
– Господи, Шерм… не надо… не делай этого…
– Я, Стюха, пока еще ни хрена не делаю. Я просто хочу узнать, чего ради ты вдруг вытащил на свет этого коня-победителя, когда я про него даже словом не обмолвился.
Тут Стю поступает очень мудро – он затыкается. Пожалуй, он и впрямь парень из Принстона. С другой стороны, этот недоумок Сатерленд, один из детективов в бюро «Правда-Матка», учился в Принстоне, а это очень мало что говорит в пользу интеллектуального калибра данного учебного заведения. Скорее наоборот. Хотя, конечно, Сатерленд попал туда благодаря своим связям, а вот бедняга Стю, кажется, с минуты на минуту потеряет свои.
Еще какое-то время Шерм расхаживает взад-вперед, пытается взять Стю на испуг и вытянуть из него информацию, но без толку. Бывший конь твердо держит рот на замке. Тогда Чес, сколько ему удается, пытается сыграть со Стю в доброго следователя («Давай по-быстрому с этим закончим, хоккей? А потом все вместе пойдем и славно перекусим. Ну, что скажешь, приятель?»), однако уже после нескольких добродушных вопросов его подлинная натура пересиливает, и бандит начинает почем зря хлестать Стю по физиономии.
– Прекрати, – рявкает Шерман. Затем он подходит к Стю и садится на корточки, чтобы быть с ним лицом к лицу. По телосложению они полная противоположность – эктоморф и мезоморф, один вялый и жирный, другой сильный и могучий. Но сегодня правила игры переменились. Сегодня на школьном дворе царит бледная пухлятина. Ура! Вся власть жирягам!
– Даю тебе последнюю попытку, – говорит Шерман. – Хочешь ты, Стюха, что-нибудь мне сказать?
– Я… я не знаю, что тебе нужно…
– Учти, я этого не хотел, – вздыхает Шерман и кивает Чесу.
Тот несколько секунд роется в сумке, но затем раскладывает у своих ног уйму всяких разных инструментов, один страшнее другого. Хирургическая нить. Скальпель. Бритва. Топор.
И шесть полиэтиленовых распад-пакетов. Завидев их, Стюха начинает орать благим матом.
Распад-пакеты – это всего-навсего четырехдюймовые мешочки из белого полиэтилена с двумя черными крестиками в обоих верхних углах. Довольно странно начинать в этой связи орать, но, разумеется, приступ ужаса вызывают не сами пакеты, а то, что у них внутри.
Внутри распад-пакетов – бактерии. Если точнее, бактерии, разрастающиеся на плоти динозавра. Если еще точнее, их многие годы разводили и совершенствовали на плоти диносов, так что больше ничего они не едят. Отгрузи их человеку, леопарду, бирманскому питону, налоговому инспектору – и ровным счетом ничего не случится. Пожалуй, питона ты этим малость обломаешь, но это уже будут твои проблемы, а не питона. Микроскопические обжоры из распад-пакетов едят одно и только одно – плоть диноса.
Причем едят они ее с потрясающей ненасытностью.