Ящик для письменных принадлежностей

В ту пору, когда нужно было готовиться к сдаче "Математики 2", однажды утром она столкнулась со мной на факультете, с интересом отметив новые заплаты на моих локтях и отросшие волосы, каких она раньше не видела. Все повторилось в точности, как и в первый раз. Каждое утро в определенное время я появлялся у нее, она проходила сквозь зеленоватый и слоистый воздух огромной квартиры, как сквозь воду, в которой струились холодные и теплые течения, открывала дверь, и хотя была еще сонной, взгляд ее оставался таким же, как всегда, - от него разбивались зеркала. Несколько мгновений она наблюдала за тем, как я выжимаю бороду в шапку и снимаю перчатки. Соединив большой и указательный пальцы, я, резко взмахнув кистями рук, одновременно выворачивал перчатки наизнанку, в результате чего обе мои руки мгновенно освобождались от них. Как только с этим бывало покончено, мы без промедления приступали к работе. Она была полна решимости заниматься в полную силу и ежедневно доказывала это на деле. Мы сидели перед настенным телевизионным экраном, темным и таким же немым, каким немым был все это время и ее музыкальный центр. Устав смотреть на монитор, заполненный уравнениями, она переводила взгляд на мои ноги, одна из которых всегда была готова сделать шаг, а другая оставалась в полном покое. Потом они менялись ролями. С непреклонным упорством и систематичностью она входила в мельчайшие детали предмета независимо от того, стояло ли утро и мы после завтрака на

свежую голову еще только начинали работу, или же занятия приближались к концу и темп падал. Она не пропускала ни одной мелочи. Казалось, она спешит наверстать что-то упущенное раньше. Иногда она, повернувшись ко мне своим широким лицом, задумчиво смотрела на меня прекрасными глазами, между которыми оставалось место для целого рта. Или же крестила меня высунутым языком. Но я по-прежнему придерживался нашего договора. По-прежнему я уходил в час дня, и вскоре она снова заметила, что мне не удается сохранять концентрацию, что мои взгляды стареют за один час и что я отстаю в знаниях.

С приближением июньской сессии у нее окрепло впечатление, что я не смогу сдать экзамен, однако она ничего не говорила, отчасти, видимо, чувствуя в этом и свою вину.

"В конце концов, - решила она, - неужели мне надо упрашивать его, чтобы он начал учиться? Если он туп как бревно, то это его личное дело..."

Однако, когда я и на этот раз не появился среди сдающих, она забеспокоилась и после окончания экзамена разыскала список кандидатов, чтобы проверить, нет ли моего имени в какой-то другой группе, сдающей ближе к вечеру или на следующий день. К своему удивлению, она не нашла моего имени ни в одном из списков этой сессии. Ей стало ясно: я и не собирался сдавать экзамен этим летом.

Домой она вернулась довольная своим успехом, но в полном недоумении относительно меня. Благодаря своей способности читать запахи она тут же почувствовала, что среди ее бумаг есть чьи-то еще, с чужим запахом. Так она установила, что накануне я в спешке забыл у нее свою зачетку. Открыв ее, она с изумлением обнаружила, что я не только не изучаю строительное дело, но более того - являюсь студентом другого факультета, причем регулярно сдаю там предусмотренные программой экзамены. Вспомнив бесконечные часы совместных занятий, которые требовали от меня ненужных и бессмысленных усилий и превращались в пустую трату времени, она спросила себя: чего ради? Чего ради я проводил с ней столько

времени, изучая предметы, никак не связанные ни с моими интересами, ни с экзаменами, которые я должен сдавать? Обдумав все это, она пришла к едино венно возможному выводу: всегда следует учитывать и то, что обошли молчанием. В данном случае это значит, что все происходившее происходило не из-за экзаменов, а из-за нее.

"Кто бы мог предположить, - подумала она, - что он окажется таким скромным и месяцами не сможет решиться открыть свои чувства!"

Она тут же отправилась по адресу, где я снимал комнату с несколькими сверстниками из Азии и Африки, удивилась бедности, которую там увидела, и узнала, что я покинул Париж. После того как ей назвали адрес в небольшом городке на берегу Эгейского моря, недалеко от Салоник, она не раздумывая села за руль своего "Buffalo" и отправилась разыскивать меня в Греции, решив вести себя так, будто ничего странного она обо мне не узнала. Так все потом и получилось. По дороге, в Салониках, она купила старинные "любовные часы" изящную стеклянную вещицу, заполненную жидкостью, с помощью которой можно было измерять продолжительность любовного совокупления.