Ящик для письменных принадлежностей

Уж не знаю, что он чувствовал, а может, просто вообразил себя молодым, но только он переступил через эту кровь и помирился со свояченицей. Да и что ему оставалось делать? Мы – и он, и я – молчали из-за ребенка. Считалось, что после гибели Катены все заботы о нем взяла на себя ее сестра, поэтому она и осталась в доме Врачена. Она и правда воспитала Тимофея. Когда все они покинули Котор, барышня Анастасия, взяв мальчика с собой, вернулась к своему отцу. Она заменила ребенку мать. Они вместе жили в Италии до тех пор, пока мальчик не подрос и господин Медош не забрал его к себе в Белград. Тимофей тяжело пережил эту разлуку и, думается мне, все еще страдает из-за нее…

Говорят, - закончила рассказ старая служанка, – что ненависть живых превращается в любовь умерших, а ненависть мертвых в любовь живых. Не знаю. Одно знаю: чтобы быть счастливым, нужен дар. Для счастья нужен слух, как для пения или танцев. Поэтому я думаю, что счастье передается по наследству и его можно завещать.

– Это не так, – резко возразила я, – счастье не передается по наследству, его нужно строить: камень на камень. Впрочем, гораздо важнее то, как ты выглядишь, а не то, счастлив ли ты…

3

На следующий день я обнаружила в одном из выдвижных ящиков пару шелковых перчаток, причем в одной из них оказался флакончик с ароматическим маслом. На пузырьке было написано что-то непонятное: "Io ti sopravivro!"

– "Я переживу тебя!" – перевела мне Селена надпись на флакончике.

Понюхав, я узнала этот запах, так иногда пахло от Тимофея. И он, и тетка Анастасия пользовались одними и теми же духами. Я ничего ему не сказала. Но он, казалось, что-то почувствовал:

– Тетка, конечно же, была бы счастлива, если бы моя девушка носила ее шубы и платья. Все это сейчас здесь. Я думаю, на тебе ее вещи сидели бы очень хорошо, у вас одинаковые фигуры. Кстати, в этом мы убедились еще в Париже…

После этого мы принялись рыться в сундуках и шкафах старого здания. Дом оказался набит великолепными вещами, хранившимися в полуразвалившихся сундуках, которые их бывшие хозяева, моряки, привозили из далеких путешествий. Обследуя дом, мы натыкались то на огромный комод, то на дорожный сундучок, а то и на судовой сейф, опоясанный стальными полосами и снабженный дубровницкими замками. Один сундук, наполненный теткиными вещами, он возил за собой из Италии в Париж, а из Парижа сюда. Именно из него он вытащил и предложил мне надеть шубу из меха полярной лисы… Сидела она на мне великолепно.

– Она твоя, – шепнул он и поцеловал меня.

После этого он подарил мне дюжину теткиных перчаток, без пальцев и с пальцами, таких тонких, что на них можно было сверху надевать кольца. Еще я получила в подарок от Тимофея крупный серебряный перстень для большого пальца ноги и надевала его всегда, когда ходила босая.

– Когда придет время, я подарю тебе и новые духи. Пока еще рано. Мне было интересно с Тимофеем. Ты знаешь, Ева, как я непрактична в домашних делах. Здесь, в Которе, он стал учить меня разным вещам. Научил есть двумя ножами, красить арабскими красками боковые части ступней, а губы специальным черным лаком для губ. Это мне безумно идет. Начал давать мне уроки кулинарии. У меня просто волосы на голове дыбом встали, когда он научил меня варить суп из пива с травами и готовить заячье мясо в соусе из красной смородины, а потом и устриц St. Jacques с грибами. Я прилежно выучилась всему этому, но приготовление еды по-прежнему предпочитала доверять Селене. Тимофей был несколько разочарован. Когда я как-то раз спросила его, где в Которе можно найти хорошего парикмахера, он усадил меня на диван, взял вилку и нож, в мгновение ока постриг и тут же, на диване, овладел мною, даже не дав мне посмотреть на себя в зеркало. Между прочим, с новым пробором, который он мне сделал, я в зеркале казалась себе вылитой теткой Анастасией.

"Интересно, кого он на самом деле здесь заваливал – меня или ее?" – подумала я.