Ящик Пандоры

— Я всегда думаю о тебе, — ответила я.

— Но это совсем другое, — возразил он, обнимая меня за плечи. — На этом столе будут храниться твои материалы для работы. Твои коробочки.

— Панно-витрины, — поправила я.

— Верно, — усмехнувшись, согласился он. И этот смешок послужил мне сигналом, что все вот-вот изменится. — Панно-витрины, прости. Похоже на то, что делают дети на уроках рисования. В любом случае, на этом столе будут лежать все странные вещицы, которые ты собираешь. Он будет поддерживать их и оберегать, как я делаю это для тебя.

— Ну, мы делаем это друг для друга, — сказала я, хотя и не знала, точно ли он говорил о деньгах — у него их определенно было больше, чем у меня, но я продавала свои произведения, зарабатывала на жизнь.

— Не притворяйся, будто мы на равных, — возразил Гриффин. Мы стояли у кассы, он держал кредитку наготове.

— В какой части? — спросила я.

— Поддержка, — ответил он. — Я даю тебе все, что у меня есть.

— А я этого для тебя не делаю?

— Ты могла бы быть более чуткой, — заявил он, сжав зубы. Его глаза потемнели. Понимая, что у меня есть выбор — например, можно было бы поспорить с ним по поводу его утверждения, постоять за себя и объяснить, что тяжело быть чутким по отношению к тому, кто так быстро слетает с катушек, я вместо этого взяла его за руку, сжала ее и заставила себя улыбнуться. Образно говоря, решила поверить, что эти выходные стали новым началом.

Я старалась не думать о Нейте, добродушном уравновешенном Нейте, муже, которого я совсем не ценила и бросила. Убеждала себя, что Гриффин пережил тяжелое детство, через многое прошел в браке с Марго, и мне следует быть терпеливой, пока он учится любить меня. Да, я стремилась стать святой нового века.

Мы загрузили стол на заднее сиденье джипа. Когда вернулись домой в Катамаунт-Блафф, Уэйд Локвуд встретил нас на дороге и помог Гриффину занести мой новый рабочий стол в студию. Вместе они поставили его именно туда, где он стоит и по сей день. Я не передвигала его с тех пор.

Сейчас на нем лежали рабочие материалы, которые я начала собирать для создания панно-витрины для Макса Коффина. Я набросала Рейвенскрэг по памяти — с той прогулки, которую совершила с Эванс и Максом к волноотбойной стенке, когда оглянулась на дом и заметила все причудливые элементы.

Мой рисунок по-прежнему находился в перекидном блокноте. Я собрала корзину черных перьев хотя не была уверена, чьи они: галок, скворцов, краснокрылых черных дроздов или воронов.

Я уже соорудила рамку. Размером четырнадцать на шестнадцать дюймов и глубиной четыре дюйма. Вырезала из пробкового дерева основные фигуры — очертания дома, зубцы башен — и приклеила их внутри рамки, собираясь украсить ее другими элементами. Даже несмотря на мою нервозность по поводу того, что я дома, мой внутренний художник с удовлетворением отметил, что у меня получилось создать впечатление Рейвенскрэга.

Я рассчитывала на тот факт, что Гриффину было совершенно наплевать на мои работы, и он не станет трогать это панно. И оказалась права. Я приподняла ложное дно и увидела внутри конверт, который и был одной из целей моего визита.

Я вытащила письмо от Эванс. Оно было написано на бледно-голубой бумаге мелким, убористым почерком и прибыло за несколько дней до того, как на меня напали. Наконец-то у меня появилась возможность узнать, что она пыталась мне сказать тем вечером на приеме по сбору средств для Гриффина.