— Не, Славка, не знаю. Вот ваш Ромка Гончаренко особенно усердствовал. Его подключили в бригаду комитетчиков потому, что некоторые из изъятых предметов были украдены из московских и ленинградских музеев, в частности из музея Новодевичьего монастыря.
— По Матвеевскому у них чего проходило, не слышал?
— Что-то не припомню... А ты пойди к Васе Монахову, он тебе подробности лучше меня выложит. Он, кстати, мечтает в твой отдел из гончаренковского перебраться, говорит, что хочет заниматься убийствами, а не кражами.
— Почему ж я об этом ничего не знаю, Валя?
— Во-первых, Гончаренку боится, во-вторых — стесняется напрашиваться, он парень скромный. Это мы с ним так, по душам разговорились. Ты уж меня не выдавай.
Грязнов заглянул в кабинет Романовой, но там было полно начальства и незнакомого люда. Спор шел о том, кому МУР должен присягать на верность: ставленнику Пуго генералу Мырикову или профессору из академии милиции Комиссарову; его выдвигал на этот пост мэр Москвы Гавриил Попов.
Грязнов поспешно прикрыл дверь, примчался к себе и набрал номер приватного телефона начальницы.
— Александра Ивановна, я хочу забрать Монахова от Гончаренко в свое отделение. Объясню всё потом.
Романова помолчала, потом сказала коротко:
— Бери.
Грязнов нашел Василия Монахова в компьютерной, лейтенант милиции сосредоточенно тыкал пальцем в клавиши и еще более сосредоточенно вглядывался в экран монитора. Грязнов постоял в дверях, потом сказал громко:
— Товарищ лейтенант, когда у вас компьютер освободится, дайте мне знать.
— Да я могу сейчас, товарищ майор...
— Нет, нет, у меня еще не всё готово.
Минут через десять Васино удрученное лицо появилось в дверях грязновского кабинета:
— Товарищ майор, компьютеры зависли.
— Зависли?
— Ну да, всё время зависают, программа несовершенная.
— Пусть пока повисят, а мне с тобой поговорить надо. Конфиденциально. Проходи и садись.
— Да я бы хоть сейчас...— Монахов замолк и уставился в окно.
— Так в чем же дело? Романова согласна, она так и сказала: «Тебе люди нужны, забери Монахова у Гончаренки».
— Так и сказала?
— Ну, может, не совсем так, но смысл такой.
— Спасибо, товарищ майор. По правде сказать, мне и самому охота... Вот только как товарищ Гончаренко среагирует...
— Да это тебе спасибо, Василий, что согласился. А Гончаренку я беру на себя. Ты дела-то свои немножко расчисть и с понедельника прямо ко мне. Вы как там с «антиквариатом», закругляетесь?
— Да нет, застряли,— с огорчением сказал Монахов.
— Зависли, значит. Несовершенное программирование.
Лейтенант засмеялся:
— Зависли! Трясем покупателей, да толку мало. Ничего не знают об этих кражах: ценности несколько раз сменили хозяев, прежде чем оказались у коллекционеров.
— А по Матвеевской тоже никаких результатов?
— По Матвеевской у нас вроде ничего и не было. У меня все наши адреса в компьютере.— Монахов подумал немного и сказал: — Нет, товарищ майор, по Матвеевской точно ничего не было. На Мосфильмовской одна старушка была с самоварами. И на Мичуринском проспекте коллекционер редкостей.
— В общем, хватает работы?
— Ух, бегаем до ночи, без выходных. В последний раз повезло, спасибо какому-то Капитонову, товарищ Гончаренко в пятницу к нему в гости собрался, мне он, конечно, ничего не сказал, но я слышал, как он с кем-то по телефону договаривался. В шесть часов отпустил всех домой до понедельника.
Грязное сломал пластмассовую авторучку, острый обломок больно вонзился в ладонь, но он сжимал кулак еще сильнее, чтобы как можно веселее и спокойнее сказать:
— Так что, договорились? Только пока Гончаренке ни слова о нашем разговоре, как приказ подпишут, сразу ко мне.
— Слушаюсь, товарищ майор!
Не успела за лейтенантом закрыться, дверь, Грязное уже крутил телефонный диск.
— Александра Ивановна, если у тебя кто есть, гони к едрене фене. Экстренное сообщение.
— Они говорят — ваша диссертация нуждается в доработке. Я им — вы не правы. Они мне — вы понимаете преступность упрощенно, а это — большое социальное явление, на которое воздействуют по крайней мере двести пятьдесят факторов. Я им — но юстиция может влиять лишь на полсотни из них. Одним словом...
В кабинете криминалистики важняк Гарольд Чуркин в лицах рассказывал, как ученый совет института криминологии зарубил его диссертацию. Старый криминалист Семен Семенович Моисеев терпеливо вслушивался в эту муть, лишь в антрацитовых глазах его отражалась вековая скорбь еврейского народа.
— Чуркин, там для тебя правительственная телеграмма,— сходу сочинил Турецкий.
— Я побежал. Доскажу в следующий раз.
— Правда, телеграмма? — спросил Моисеев, когда они остались вдвоем.
— Не исключено.