Ящик Пандоры

Весь день я готовила особый праздничный ужин — жаркое из телятины, жареный перец, шоколадный торт. К нам собирался приехать дядя Джин, и папа только о нем и говорил.

— У нас есть его любимое вино? — беспокоился он, оглядывая стол.

— Есть, я специально ездила в винный магазин сегодня днем.

— Я рад буду повидаться с ним, жаль, что Мэрилин не сможет приехать.

На эту тему я вообще не хотела говорить. Никто из нас не был ни разочарован, ни удивлен, когда тетя Мэрилин не приняла приглашение.

— Джин сказал мне по телефону, что у него новый клиент, — не унимался отец. — Вот сегодня все и узнаем.

Я усадила его в кресло, и он прилип к окну, чтобы не пропустить момент появления машины брата. Я была в прекрасном настроении и много ждала от этого вечера.

Но все вышло ужасно. Дядя Джин был как-то странно напряжен и, едва войдя в дом, набросился на выпивку. Дело кончилось тем, что, когда мы с мамой подали ужин, он едва сумел добраться до стола. В разгар трапезы он вдруг раскричался на отца.

— Ты прожил жизнь впустую! И сам это прекрасно знаешь. Даже когда ты был здоров, от тебя никогда никому не было толку. Я говорю это для твоей же пользы. Сделай же что-нибудь, сколько можно так прозябать!

Отец пытался отшучиваться, но я видела, что каждое слово смертельно ранит его.

После ужина я отвела дядю в сторону.

— Как ты мог, что на тебя нашло?

— Прости, Пандора, — замотал он головой, — я не знаю… Просто, когда мы были детьми, я так восхищался Фрэнком, для меня лучше его никого не было. И видеть, как он сидит в этом гребаном кресле и ничего не делает, палец о палец не ударит, — от этого рехнуться можно.

Что я могла сказать? Я все прекрасно понимала, но никогда бы в этом не призналась ни дяде, ни кому-либо другому. Ничего нового он мне не сказал. Я и так это знала.

Нам надо было проветриться, и мы дошли до аэропорта. Стоя у забора, мы смотрели, как взлетел самолет, за ним другой.

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил дядя.

Я начала рассказывать про колледж, но он прервал меня на полуслове:

— Тебе нужно ехать в Лос-Анджелес.

Его слова пронзили меня, словно молния.

— С удовольствием поеду. Когда-нибудь.

— А почему не сейчас?

— Ну, во-первых, из-за папы. А потом, я вообще не уверена, что Лос-Анджелес мне подходит.

Он расхохотался и раскинул руки в стороны. Этот жест, казалось, вместил в себя все — наш дом, эту улицу, мою работу, весь Палм-Спрингс и даже того парня из «Бананов».

— А это что, подходит?

Ответить мне было нечего. Он вздохнул и опустил руки.

— Я люблю тебя, девочка.

Мы вернулись домой. Дядя был паинькой. Он поцеловал маме руку и извинился за свое хамство. Потом подошел к отцу и потряс его за плечо:

— Фрэнк, ты всегда меня доводишь до бешенства, но ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете.

Они пожали друг другу руки. В крепкой, загорелой ладони дяди Джима бледная рука отца казалась вылепленной из пластилина.

После отъезда дяди я вышла на улицу, села на порог и долго смотрела на звезды.

Лори

Все у меня хорошо. Так хорошо, что даже страшно.

Он звонит, когда мы обедаем. Я слышу звонок и знаю, что это он. Сколько раз просила его не звонить мне к матери, но он никогда меня не слушает. Я встаю, быстро иду на кухню. Оказывается, ему приспичило. Он хочет свою крошку прямо сейчас.

Мать кричит из-за стола:

— Лори, кто это?

— Подруга. Она попала в аварию. Звонит с шоссе 405. Просит приехать.

Думаете, она посочувствует? Как же, дождешься от нее. Кто угодно, только не моя мамаша.

— Скажи ей, что это бестактность. Скажи, что ты обедаешь.

Я говорю в трубку:

— Встретимся в офисе через час.

Потом иду в свою комнату и выбираю одежду. Синее трикотажное платье будет в самый раз — снимается в один момент. К нему — новые туфли на каблуках. Но здесь ничего надевать нельзя, не то она что-нибудь заподозрит. Прячу платье и туфли в большую сумку.

От ее взгляда ничего не утаишь:

— Зачем тебе сумка?

— Может, ее заберут в больницу. Я подумала, что надо взять для нее кое-что.

Кажется, проглотила.

Гоню по бульвару Санта-Моника. Там слоняются парни-проститутки, некоторые из них просто красавчики. Двое этих козлов пытаются увязаться за моей машиной. Сворачиваю на бульвар Сансет.

У варьете «Комеди клаб» толпится народ. Мне так хочется туда сходить, я сколько раз говорила об этом Джину. Он обязан меня туда сводить. Не развалится. Мы вообще никуда не ходим, только трахаемся в кабинете, и все. Сдохнуть можно.

Загоняю машину на заднюю стоянку. Быстро переодеваюсь прямо за рулем. Иду к зданию, открываю дверь своим ключом, вхожу внутрь. Ненавижу ходить сюда ночью — просто мороз по коже дерет от всех этих плакатов на стенах. Афиши старых фильмов, с которых тебе в спину таращатся бывшие кинозвезды.

Джин уже в кабинете, поджидает меня, рубашка расстегнута. Я и войти-то не успеваю, как он начинает стаскивать с меня платье.

— Может, поздороваешься для начала?

— Поздороваюсь. Так сейчас поздороваюсь, что не скоро забудешь.

Я интересуюсь здоровьем его супруги. Это малость его охладит. Терпеть не могу, когда меня вот так хватают, не сказав ни слова.