Ящик Пандоры

— Отдохни, — проговорил Томас, когда Ваэла в третий раз подряд не смогла правильно набрать последовательность знаков для срочного погружения.

В голосе его звучало осуждение, но Ваэла откинулась в объятия мягкого контурного кресла, благодарная за любую передышку, благодарная даже за тугую хватку аварийной сбруи, которая поддерживала ее плечи, снимая нагрузку с мышц.

В сознание ее ворвался голос Томаса.

— Давным-давно жила-была девочка четырнадцати лет. Жила она на Земле и выросла на птицеферме.

«Я тоже жила на птицеферме, — подумала Ваэла и вдруг сообразила: — Он обо мне говорит!»

Она открыла глаза.

— Заглядывал в мое досье, значит?

— Это моя работа.

«Девчонка-подросток на птицеферме. Его работа!»

Она вспомнила ту девочку, которой была когда-то, — дитя эмигрантов, землепашцев. Технохолопы. Галльский средний класс.

«И из этого всего я вырвалась».

Нет… честно говоря, она оттуда сбежала. Взрыв сверхновой не так много значил для девчонки четырнадцати лет от роду, которая достигла физической зрелости намного раньше, чем ее сверстницы.

«И я сбежала на Корабль».

Ваэла закрыла глаза. Уже много раз она вела с собой все тот же нескончаемый спор. Словно в ее черепе разом помещались две женщины — одну она звала Беглянкой, а другую Честностью. Беглянку не устраивала жизнь на борту и пугали опасности нижстороны.

— Ну почему мне досталась такая судьба? — бурчала Беглянка. — Не жизнь, а сплошной риск.

— Сколько мне помнится, — заметила Честность, — ты сама напросилась.

— Значит, я в тот день сдала свои мозги напрокат. Каким местом я думала, черт?

— Что ты знаешь о чертях? — полюбопытствовала Честность.

— Надо познать черта, прежде чем понять ангела, — так, кажется, говорит наш кэп?

— Ты, как всегда, все перепутала.

— А ты знаешь, почему я вызвалась добровольцем, чтоб тебя! — Голос Беглянки дрожал от невыплаканных слез.

— Да. Потому что он умер. Десять лет вместе с ним и — пфф.

— «Он умер»! Это все, что ты можешь о нем сказать? «Он умер»?

— А что еще тут можно сказать? — Голос Честности был ровным и уверенным.

— Ты не лучше кэпа — всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Что такого сделал Джим, чем заслужил смерть?

— Он проверял свои силы и достиг их предела, когда бежал П.

— Но почему ни Корабль, ни даже кэп никогда не говорят об этом?

— О смерти? — Честность призадумалась. — А что о ней говорить? Джим мертв, а ты жива, и это куда важнее.

— Да ну? Порой я сомневаюсь… и думаю, что случится со мной.

— Ты будешь жить, пока не умрешь.

— Но что со мной случится?

Честность опять примолкла — для нее это было нехарактерно — и наконец ответила:

— Ты будешь сражаться, чтобы жить.

«Ваэла! Ваэла, очнись!»

Это был голос Томаса. Она открыла глаза и, откинув голову на подушку, глянула на своего начальника. Лучи прожекторов преломлялись в толще плазмагласа и озаряли его лицо. В эллинге рабочие гремели железом. Ваэла заметила, что Томас тоже утомлен, но старается не показывать этого.

— Я рассказывал тебе сказку о Земле, — заметил он.

— Зачем?

— Это важно для меня. У той девчонки-подростка были такие красивые мечты. Ты все еще мечтаешь о будущем?

По лицу Ваэлы пробежала нервическая радуга. «Он что, читает мысли?»

— Мечты? — Она вздохнула, закрывая глаза. — Зачем мне мечты? У меня есть работа.

— И этого достаточно?

— Достаточно? — переспросила она и усмехнулась. — Это меня не волнует. Корабль ведь ниспошлет мне прекрасного принца, не забыл?

— Не богохульствуй!

— Это не я богохульствую, а ты. Зачем мне соблазнять этого придурковатого стихоплета, когда…

— Этот спор мы продолжать не станем. Уходи. Оставь проект. Но больше не спорь.

— На попятный я не пойду!

— Так я и понял.

— Зачем ты полез в мое досье?

— Я пытался вернуть ту девочку. Если она оставила свои мечты, возможно, ей по пути с мечтателями. Я хочу сказать ей, что сталось с ее мечтами.

— И что же с ними сталось?

— Они все еще с ней. И всегда с ней останутся.

Вы говорите «боги». Хорошо. Теперь Аваата понимает такой язык. Аваата говорит: сознание — дар Бога Вида индивидууму. Совесть — это дар Бога Личности всему виду. В совести ты найдешь форму, придаваемую сознанию, и красоту.

Керро Паниль, переводы из «Авааты».