Ящик Пандоры

— Да нет, пробегусь: мне же рядом. — Голос у Снегурочки был совсем неподходящим для малолетней внучки. Она говорила низким, хорошо поставленным контральто, чуть с хрипотцой, но это придавало какой-то особый шарм.

«Тебе бы, девочка моя, Анну Каренину играть», — почему-то подумал вдруг Дед Мороз, уже облачившись и свою относительно приличную, по крайней мере еще в этом сезоне, дубленку и направляясь к выходу.

— Тогда пока. Я тебя не жду.

— Пока-пока, машинально ответила она ему, перекладывая продукты из фирменного пакета во вместительную кожаную сумку на длинном ремне, внимательно разглядывая нарядные упаковки «халявы». — Конечно, не жди. — Она действительно очень спешила, и главным образом потому, что хотела хоть немного отогреться в тесной подсобке супермаркета. Здесь было темно и совсем неуютно, на вешалках, прибитых вдоль стен, плотно навешаны были груды рабочей одежды: яркие комбинезоны грузчиков и подсобных рабочих, их же утепленные куртки с капюшонами, темно-синие, со специальными шевронами на рукавах, бушлаты охранников. Кроме того, в маленькое помещение был втиснут грязный пластиковый столик, над которым чья-то заботливая рука все же пристроила на стене небольшое овальное зеркало.

Снегурочка наконец стянула с головы традиционную голубую шапочку, скудно отороченную ватной опушкой и украшенную серебряными блестками елочной мишуры, и начала расплетать длинную, натуральную, собственную косу из пышных золотисто-русых волос того редкого оттенка, который не достигается никакими знаменитыми красками, как бы убедительно ни встряхивали кудрями лучшие модели в рекламных роликах. Такие волосы крайне редко даются природой от рождения, и это воистину царский, щедрый дар, особенно если достается он женщине.

Снегурочка расплела свою роскошную косу и, небрежно проведя несколько раз расческой по волосам, оставила их свободно лежать на плечах пышным золотым облаком, в ореоле которого яркий, почти сценический грим на лице сразу показался грубым и совершенно неуместным. Она извлекла из сумочки флакон с лосьоном и косметическую салфетку: нелепые краски скоро исчезли, и в зеркале отразилось узкое породистое лицо с большими грустными глазами и тонким носом, который совсем не портила легкая, едва заметная горбинка. Единственная лампочка под потолком подсобки светила еле-еле, но и в ее тусклом свете было видно, что женщина, без малейшего удовольствия и даже симпатии глядевшая на себя в маленький овал зеркала, еще молода и довольно красива, но очень сильно устала и не очень тщательно, по крайней мере последнее время, следит за собой.

Все это было абсолютной правдой, поскольку жизнь усталой Снегурочки — Лены Ткаченко — с некоторых пор мало располагала к тому, чтобы уделять своей внешности серьезное внимание.

Профессиональная трагедия Лены Ткаченко была, безусловно, ее личной трагедией, но одновременно это была трагедия и еще доброго десятка, если не сотни, таких же, как она, телевизионных девочек, шагнувших, совершенно добровольно и с великой радостью даже, в пасть гигантского молоха, скромно именующего себя теле центром. И сразу же он, словно пытаясь распробовать новую карамельку, высосал из них все силы, надежду, веру, представления о чести, таланте и дружбе — словом, все жиденькое, мягкое, сладкое и вообще приятное на вкус, что нашлось в запасниках их юных душ; потом немного пожевал своими стальными челюстями, окончательно дробя в мелкую крошку надломленную уже психику, и, распробовав наконец, сообразил, что это не совсем то, чего вечно требует его прожорливое ненасытное чрево. Тогда молох сыто рыгнул, досадливо сплюнул, далеко прочь от себя отбрасывая кровоточащие останки, вновь широко разинул пасть и высунул из нее длинный, покрытый липкой слизью язык в ожидании очередной порции счастливых, восторженных жертв.

Лене Ткаченко пришлось претерпеть, возможно, даже более других, поскольку она миновала весь изуверский технологический цикл производства телевизионных звезд и даже вышла в эфир с собственной информационно-аналитической программой, которая принесла ей некоторую популярность и замелькала в каких-то рейтингах. Но именно в этот ее звездный час современная российская история надумала вдруг в очередной раз радикально изменить направление своего стремительного движения. Флагманские машины исторического автопробега вместе с их водителями и пассажирами с неизбежностью оказались на обочине, их немедленно нагнали, обдав извечной грязью российских дорог, следующие экипажи и стремительно промчались мимо, оставляя аутсайдеров писать мемуары и создавать новые политические движения. Однако в этих экипажах наряду с прочими ожидающими своей очереди томились и новые телевизионные звезды, которым было о чем информировать и что анализировать в бесконечно струящемся и безразличном ко всему эфире. Словом, программа Елены Ткаченко была снята с эфира без комментариев, как любила, к слову, приговаривать она сама, избегая особо острых углов и нежелательных последствий. Не избежала.