Ящик Пандоры

Они пили кофе на ее просторной кухне-столовой, куда по настоянию бабушки, разломав стену-перегородку в типовой квартире (что в те времена было делом неслыханным), втиснули наследство, полученное бабушкой еще в далеком девичестве: громадный буфет черного дерева, такой же массивный обеденный стол на монументальной ноге-лапе, вроде бы заимствованный на время у жуткого чудища, и оставшиеся от двенадцати семь стульев из того же гарнитура — массивные, с гнутыми дугами спинок и слегка продавленными сиденьями, на которые с бабушкиных еще времен полагалось класть мягкие подушки, обтянутые гобеленовой тканью. Комплект дополняла столь же монументальная этажерка и пара высоких тумбочек непонятного назначения. Ванда ставила на них большие вазы с цветами — получалось торжественно. Вообще же теперь, когда времена и вкусы наскоро просвещенной общественности вновь стали поворачиваться в правильную сторону: антиквариат перестали называть старой рухлядью и его, как и полагается во всем мире, начали покупать в дорогих магазинах, а не подбирать на соседней помойке, — все это несколько мрачноватое великолепие сильно прибавило квартире респектабельности и некой даже помпезности, что Ванду, в общем, устраивало. По крайней мере сейчас она предпочитала не вспоминать долгие, доводящие ее до злых упрямых слез дискуссии с бабушкой по поводу именно этой вечной, как запоздало понимала теперь Ванда, мебели, которую она, по молодой и щенячьей глупости своей, все порывалась заменить на модный в ту пору пластик хлипких кухонных гарнитуров. Слава Богу, бабушка не дрогнула и позиций своих не оставила.

Олег Морозов, похоже, оказался действительно толковым и расторопным парнем — по крайней мере из того немногого, что смог ему определить в качестве задания Подгорный, только сейчас начинающий вникать в суть проблемы, бывший сыщик сделал совершенно правильные выводы, и в распоряжении Ванды находились копии именно тех милицейских материалов и документов, которые ей были необходимы.

Каким образом за такое короткое время ему удалось заполучить документы, одни из которых, как легко могла предположить Ванда, вообще не предназначались для посторонних глаз, а использование других строго регламентировалось законом, можно было только догадываться; очевидно, использовались для этого самые различные рычаги воздействия: от материальных компенсаций до дружеских связей. Но как бы там ни было, искомые документы были налицо.

Из них же следовало, что, как это несколько запоздало, но все же предположила Ванда, потерявший рассудок финансист признался во всех убийствах, совершенных в микрорайоне (а если быть точным — во дворе ее собственного, такого уютного и спокойного дома), что называется, скопом, сразу. И поскольку очень высокое начальство достаточно ясно и настойчиво формулировало свои пожелания, детализировать его деяния никто не стал: все четыре убийства были до фа кто списаны на его счет, а де-юре — в архив.

— У ребят с самого начала были сомнения но поводу этих двух женщин, — неловко ерзая на стуле, сообщил Морозов, словно разделяя вину тех самых ребят, решивших оставить при себе своп обоснованные сомнения, — но их собственное непосредственное начальство ни за что не желало упускать такую возможность: списать сразу четыре «глухаря». В общем, решено было не дергаться.

— И предоставить второму маньяку полную свободу дальнейших действий.

— Ну, маньяк или не маньяк — полной ясности не было. Два трупа — это могло быть и случайностью. К тому же поначалу казалось, что вообще — один труп. Мы-то знали, что Ирина Рогозина — знакомая Виктора Михайловича, так что ее вполне можно было оставить в общем списке.

— Не хватало только записки.

— Да. Но это было первое убийство. И он мог еще не додуматься до записок, или забыть, или потерять. В общем, насчет маньяка окончательно ясно стало только теперь, после Снегурочки.

— И что они там думают, ваши ребята?

— Они работают, Ванда Александровна, можете не сомневаться, с учетом, так сказать, предыдущих дел. Постановления об объединении пока не вынесено, но не исключаю, что это произойдет в ближайшее время. Слишком уж все очевидно…

— Что вам так очевидно, может, кто-нибудь все-таки изволит поделиться со мной? — впервые вступил в разговор Подгорный. До этого он мрачно пил кофе и внимательно слушал диалог Ванды с Олегом Морозовым. Многое, безусловно, было понятно уже и ему, но их солидарная абсолютная уверенность в чем-то таком, о чем он только догадывался, все-таки сильно раздражала его.