Ящик водки. Том 4

В книге много колоритных мест. Но и очень много пустой болтовни, «политических плоскостей». Но это болтовня не простая. Она тоже как бы народная. Так говорили бы Коля с Васей — и тоже за бутылкой.

— Елкин-то наш — полный мудак.

— Ну. А Горбач, что, лучше?

— Не-а. Мудак еще почище.

— Точно.

Ну и матерком по разному поводу. Это очень сближает с народом. Да что там — сближает. Просто делает неотличимым от широких народных масс. Все сливается в могучем речевом потоке. Вот — известный журналист и вице-премьер, а говорят и рассуждают точно как мы. Свои ребята!

Приведу пример из «Ящика водки» № 2.

Свинаренко: А я никогда ни одной лекции не прочел. Ну как это? «А теперь все сели, заткнулись, и я вас буду, блядь, учить». С какого хера вдруг записываться в гуру? Все молчат, смотрят тебе в рот, а ты думаешь, чего бы им еще такого прогнать. А они думают — заебал. когда ж звонок и пиво идти пить.

Кох: Так мой дружок Мишка избрался депутатом ВС РСФСР. В 90-м году. А избрался он, кстати, от Сестрорецка. И он сразу мне позвонил и говорит: слушай, я тут в большом авторитете, если ты готов, то мы тебя изберем мэром. И я подумал — а хули? И — пошел! …Вот это вот делать тоже не надо было, потому что это на х…й не нужно.

Свинаренко: То есть ты служил обществу в ущерб личной выгоде и во вред семье.

Кох: Да. Потом она (жена) была против моего избрания мэром. Утверждала, что все это х…йня на постном масле.

Свинаренко: Она небось также и против того, чтоб ты пил…

— Ну, это естественно. А че ты меня про это спросил? Про «пить»? Ты меня хотел подье…нуть?

— Я хотел? Да ты ж уже не пьешь. Практически.

— Да. Но зачем ты меня подъе…ываешь? Я же чувствую! Выгородить себя хочешь перед моей женой! Зачем? А?

— Да брось ты. Жена же — это друг человека.

— Довольно неспортивно ты себя повел.

— Не пи., ли! Где же это — неспортивно? Жены, они все против пьянства.

— Да… А я помню, был обмен денег, в апреле, по-моему. Очень было интересно. Я, как предисполкома, был назначен председателем комиссии по обмену денег! В нее, кроме меня, входили кагэбэшник, прокурор, председатель финансового комитета.

— А ты с этого что-то наварил?

— Ни х…я. Ни-х…-я. Ничего не наварил. Потому что обменивал всем все. И ничего себе за это не брал. Это была моя внутренняя установка.

…Свинаренко: А ты помнишь, что был референдум о судьбе СССР? И за было 112 миллионов человек? Из 146 миллионов голосовавших?

— Да помню.

— И что ты об этом скажешь?

— А чего тут говорить? Ну и х.. с ним.

— А смерть Кагановича тебя тоже не е…ет?

— Уж не е…ет так не е…ет.

— Давай лучше про ГКЧП.

— Ну, ладно, давай. …Горбача выгнали? Бля-я-ядь! Включаю ТВ, врубаюсь, и мы едем в редакцию.

Свинаренко: Восставший народ уже вмазал и требует от майора, который командовал БТРами: «Ты нам отдай солдатиков, мы их быстро убьем, а ты езжай себе дальше».

Кох: Да ты что?

Ну. Майор начинает с ними объясняться, так деликатно, тонко. Ему говорят — да брось ты, убьем, пять минут делов, и все. И так часа три это продолжалось.

— А что ж майора не замочили? До майора еще бунт не разогрелся?

— Ну на нем же была советская привычная форма, люди все служили в Советской армии, у них была такая установка, что прапорщику дать по е…алу можно, а майору — еще рано. Не дошло еще до майора. Годом-другим позже — без вопросов бы, и президент уже мог попасть…

Я, конечно, немного сгустил. Для наглядности. Частично текст без мата пропускал, но без обрыва смысла.

В одном из интервью (Александру Гаврилову — редактору «Книжного обозрения», в пивной ресторана «Ангара») два веселых гуся-приятеля говорят о том, что они создали новый жанр диалогов. У Платона тоже были «Диалоги», но кто знает этого Платона? Никто не знает. Его народ не читает. Ну его на хрен, этого мудака Платона (вот — и я заразился). А в конце интервью (по замыслу изрядно нагрузившись) Кох—Свинарь говорят так:

Свинаренко: Сейчас мы поднимаем проект под рабочим названием «Дворянская литература». Вот Алик. Он пишет не для того, чтобы прославиться, не для того, чтобы заработать бабок, — с этим у него и так все в порядке. Он пишет, чтобы писать.

Кох: Как дворяне, которым было абсолютно все равно, будет ли их книга продаваться?

Свинаренко: Правильно. А потом пришли разночинцы, стали зарабатывать бабки и принесли всякое говно — какие-то питерские туманы, затхлость, топором рубят бабушку зимой в Питере в ночь и сырость, вместо того чтобы трахать ее внучку летом в Крыму средь бела дня — счастье! — и бабка жива, и внучка счастлива. Так бы сделали дворяне. А разночинцы эти… Из Крыма — в Питер, из поместья — в подвал, начинаем бабушку рубить. А все отчего? Оттого, что нет бабок. Так заработай ты бабки и пиши спокойно.