Ящик водки

Распорядок в лагерях был очень поучительный. Воскресенье – баня, понедельник – рытье окопов и стрельбы. После всю неделю мы, покрытые окопной грязью, чертили карты и слушали лекции.

Дождавшись воскресной бани, отмывались, с тем чтобы наутро поскорей перепачкаться на всю неделю вперед.

Помню, был у нас во взводе такой здоровенный курсант по фамилии Автократов – с филфака. Так в день на него тратилось пять-шесть пар сапог, а ходил он все равно в кроссовках. Происходило это так. Шагает взвод куда-нибудь по своим делам, а навстречу офицер.

– Стоять! А ну ты, который в кроссовках, бегом ко мне! Автократов подбегает и пытается доложить.

– Молчать! – орет офицер. – Кто старший? Немедленно послать кого-нибудь бегом за сапогами для этого клоуна!

Комвзвода пытается что-то объяснить, но офицер слушать ничего не же лает.

Приносят сапоги. Автократов пытается их обуть, но икры у него такие толстые, что в голенища не лезут. Офицер достает ножик и распарывает казенную кирзу.

Автократов обувает наконец эти опорки, на которые наползают распоротые голенища. Вид не очень уставной.

– Гм… Обувай обратно кроссовки. А что ж ты сразу не сказал? Только обмундирование испортили.

– Так я начал объяснять, а вы мне приказали заткнуться.

Объяснить это все сразу было невозможно. С каждым встречным офицером, который был не в курсе, приходилось всю мизансцену разыгрывать сначала.

Нам выдали тогда новые гимнастерки, правда, антикварные – образца 1943 года, со стоячим воротничком. Их нашили про запас столько, что до сих пор никак не сносить. Погоны нам к ним выдали тоже диковинные: зеленые, байковые, с малиновым кантом.

Мы жили в каркасных палатках, в лесу, и вокруг лагеря ходила испитая бабка с рюкзаком, откуда доставала и продавала нам водку. Мы сливали ее во фляжку, которую положено было носить на ремне. Очень удобно!

На тех сборах я имел обыкновение ходить небритым, с расстегнутым воротом, со вчерашним подворотничком. Кроме того, сапоги я ни разу не удосужился довести до зеркального блеска, считая это лишним. В итоге я то и дело получал наряды вне очереди (немало ночей простоял я под грибком, как бы позаимствованным с детской песочницы, со штык-ножом на поясе, покуривая и слушая ночной шелест леса) и остался этих нарядов должен Министерству обороны этак с десяток. Не успел все отбыть: служба, она ведь короткая – раз, и кончилась.

Моральная проблема. В тексте присяги, которую каждый зачитывал вслух перед лицом своих товарищей, держась за висящий на шее «калашников», было что-то про партию и социалистическую родину. Так что теоретически теперь Зюганов может претендовать на то, чтоб по первому зову поднять меня на последний и решительный бой?

А что с теперешней Российской армией, которой я никогда не присягал? Эта форма со всеми пришитыми к экзотическим камуфляжам пантерьими профилями кажется мне диковинной, заморской. Странно видеть ее на пацанах с рязанскими физиономиями – как будто они наемники или мы уже под управлением какого-то чужого правительства…

– A вот в 81-м я шабашил. На строительстве Тольяттинского азотного завода. У одноклассника моей сестры был брат – бригадир монтажников. Я договорился, он меня взял в бригаду – монтажником-высотником. Два месяца. Я помню, заработал где-то под штуку.

– Вот тогда-то ты и начал делать деньги.

– Ха-ха-ха! Ой-ой-ой. Не надо из меня героя лепить. Пожалуйста.

– А налоги ты тогда платил?

– Бухгалтерия удерживала! Не было другого варианта…

– Ладно. И вот умирает Брежнев, а ты дворником трудишься.

– Вечерним дворником. Ну что, ну схоронили его. А что ты меня все расспрашиваешь? Это ж не интервью. Ты сам расскажи свои ощущения. А я расскажу свои.

– А, ощущения? По поводу смерти Брежнева? Ну, значит, я… Я как знал, что кончается эпоха. Я бросил свои блуждания и таки поступил в газету. В Калуге. В комсомольскую. В отдел – ха-ха – рабочей молодежи и коммунистического воспитания. И вот я работаю, а тут дежурство по номеру. 11 ноября объявили нам про Брежнева…

– Ты не забудь, 10 ноября не было праздничного концерта на День милиции. Я уж тогда понял: пожалуй, хрюкнул Ильич. Мне показалось – не к добру это: концерта нет.

– Что значит – не к добру?

– Ха-ха-ха. Мне жалко было деда, честно говоря. Да и гроб уронили…

– Но потом же писали, что не уронили, а это чуть ли не салют начался.

– Да ладно; конечно, уронили, вся страна это видела, и весь мир видел. Уронили гроб, он чуть не шлепнулся.