Ящики незнакомца. Наезжающей камерой

Мишелин сидела на разобранной кровати в купальном халате, неподвижно глядя перед собой сухими глазами. Она узнала шаги мужа и, повернув к нему неприветливое лицо, спросила:

— Уже двенадцать?

— Еще нет. Я сегодня ушел чуть раньше.

Несколько смущенный прохладным приемом, он остановился посреди комнаты, не зная, оставаться или нет. Он обвел комнату взглядом, неспешно изучил обивку на стенах, мебель лимонного дерева, меха, в которых утопали ноги Мишелин, подклеенный холст над кроватью, изображавший клумбу с нарциссами, портрет Ладумега на противоположной стене и, думая о заводской конторе, где ему пришлось бы томиться до двенадцати, если бы плохое настроение жены не дало удобного предлога, наслаждался этой нежной и комфортабельной роскошью. В свою очередь, он спросил ее участливо:

— У тебя грустный вид. Какие-то неприятности?

Мишелин повела плечами, словно пытаясь стряхнуть его присутствие, и ответила усталым голосом:

— Нет, со мной ничего. Оставь меня. Оставь.

Он сел рядом с ней и несколько раз повторил ее имя с ласковым упреком. Она молчала и оставалась напряженной. Он со спокойной совестью собирался выйти из комнаты, но лень и какое-то приятное ощущение удержали его на месте. Возвышаясь над женой на полголовы, он стал смотреть на нее, поначалу рассеянно. Завернутая в купальный халат, приоткрывавший внизу одну ногу, она выглядела не так, как обычно, когда ее женские формы были выставлены напоказ. Кожа, еще красная от холодной воды и волосяной мочалки, белокурые волосы, стянутые повязкой, насупленное и упрямое выражение ясного лица придавали ей сходство с мальчишкой. Кровь прилила к щекам Пьера, и он ощутил лихорадочное желание, осуждаемое его спортивным сознанием. Но возбуждение нарастало, и он отбросил все угрызения, подумав, что все равно потерян для бега и может отдаться страсти без зазрения совести. Он рывком распахнул халат и сжал Мишелин в объятиях. Она стала яростно отбиваться, но, поскольку он был сильнее, прижалась к нему и с жаром прильнула к его губам. В самый кульминационный момент дверь из коридора открылась и тут же закрылась, затем последовал возглас мадам Ласкен.

Шовье, которому в конторе сообщили, что племянница заболела, приехал к полудню, и его провели в сад, где сидела сестра. Она прижала к губам платок, слезы текли ручьем и грудь сотрясалась от рыданий. На вопросы брата она смогла издать только несколько обрывков слов, из которых можно было понять, что Мишелин умерла или, по меньшей мере, в агонии.

— Да погоди ты, — воскликнул он в отчаянии, — убери платок и скажи, что стряслось с Мишелин. Чем она больна?

— Мишелин не больна. Но Пьер только что… о нет, это непристойно. Даже сказать не могу.

— Да что он, этот Пьер, любовницу завел, что ли?

— Еще нет, но он уже встал на этот путь! — вскричала мадам Ласкен.

Дав волю своему негодованию, она сообщила брату о том, что только что произошло в спальне молодых супругов.

— И это он, которому я так доверяла! Ах! Как я обманулась в нем. Я думала, что он совсем не такой, как все мужчины. Он казался мне таким чистым. И чтобы сотворить такую непристойность!

— Может, ты слишком спешишь осудить его, — мягко заметил Шовье. — Возможно, инициатива немного развеяться исходила от Мишелин. Бедная Анна, ты, кажется, потрясена. Что ты хочешь, все переменилось. В наше время молодые женщины уступали мужьям с чувством, что исполняют тяжелый долг. Сегодня они этим наслаждаются. Это, конечно, любопытно, но тут уж ничего не поделаешь. Надо принимать вещи, как они есть.

Зная, с какой легкостью он умеет увиливать от драматических ситуаций, мадам Ласкен подняла на брата недоверчивый взгляд.

— Во всяком случае уверяю тебя, он не был похож на парня, который хочет казаться приятным.

— Ну, знаешь, это не так легко определить.

— Он был весь красный. А глаза, какие у него были глаза!