Ящики незнакомца. Наезжающей камерой

— Абсолютно. И потом, знаешь, если дело запахнет порохом, у меня все при себе: мой табельный револьвер, винтовка и даже маузер. И патроны есть. Когда надо будет выйти на улицу, я не буду мешкать. Ты же меня знаешь.

— Что за мысли! — запротестовал Шовье. — В кого тебе стрелять?

— Да в революционеров же! Они хоть и не робкого десятка, так ведь и я тоже.

У Шовье это заявление вызвало улыбку, но показалось в чем-то похожим на запоздалую концепцию революции. Старый товарищ производил впечатление статиста из мелодрамы, полагающего все свои надежды на возобновление «Нельской башни» или «Женевьевы Брабантской», которое вдохнет в театр новую жизнь. Он подумал о тысячах ветеранов, в том же расположении духа ожидающих своего выхода на сцену и нимало не сомневающихся, что предатель, которому они подадут реплику, должен вести себя в соответствии со старым сценарием.

Пондебуа жил на улице Университета в четырехкомнатной квартире, настолько потрясающе неудобной, что он этим прямо-таки гордился. Там с самого утра было темно, и чтобы попасть в гардеробную, надо было выйти на лестничную площадку и подняться на пол-этажа.

Что же касается меблировки, то он старался разнообразить стили, причудливое соединение которых могло быть создано только усиленным воображением. В его кабинете — шедевре этого жанра — соседствовали готика, стиль Людовика XV, ампир и китайский стиль. Знаменитый писатель осознавал уродство этой лавки старьевщика, но созданием ее хотел засвидетельствовать свое свободное отношение к художественным ценностям. Впрочем, Шовье был уверен, что он и сам обманывался насчет смысла своего творения, мрачное варварство которого, должно быть, льстило его буржуазным инстинктам и анархическому духу. Стены кабинета были украшены прекрасными полотнами. На стене напротив стола висела хромолитография, представляющая общий вид города Канны с морем и небом убийственно синего цвета. Пондебуа, который сам ее купил, утверждал, что в созерцании ее находит утонченное удовольствие. Эта хромолитография уже прославилась на весь Париж. Один литературный журнал в четырехстраничном репортаже воспел «затмевающую красоту этого гениального художественного солецизма». Несколько старых академиков вознегодовало, но они уже на ладан дышали. На днях герцогиня де Виорн поместила в своем салоне хромолитографию, и жена одного известного торговца картинами собиралась сделать то же самое.

— Вот такая ситуация, — сказал Шовье. — Если Ленуар не блефует, а мне не кажется, что он блефует, то скоро понадобится его вмешательство.

— Да, но опять же, какую цену он заломит за свое вмешательство? Надо думать прежде всего об интересах Роже, которые завещание Ласкена столь недвусмысленно оберегает. Доля Мишелин составлена так, чтобы Пьер не мог претендовать на важное положение в компании, но будьте уверены, Ленуар вряд ли считает такой расклад окончательным.

— Я не разбираюсь в делах о наследстве, — сказал Шовье с ноткой гордости в голосе. — Однако есть интересы компании, которые, кстати, совпадают с интересами Роже.

— Да, если хотите, но случается, что интересы патрона — не совсем то же самое, что интересы предприятия. Важно, прежде всего, чтобы Роже остался хозяином положения. В конце концов, забастовка — это только забастовка, даже если она нас слегка потреплет. Не в первый раз.

— Кто вам сказал, что на этот раз все будет как обычно? Если речь идет только о пересмотре какого-то трудового соглашения, значит, было много шуму из ничего, но что-то мне не верится. Можно предположить, например, что забастовщики соберут трибунал и будут решать, удовлетворительно ли ведутся дела и нужно ли оставлять на местах тех, кто ими управляет. Допустив подобную гипотезу, судите сами, насколько выгодно было бы заручиться негласной поддержкой.

— Это ясно, — сказал Пондебуа, — но все же такой вариант очень маловероятен.

— Он соответствует логике событий. Впрочем, мне не кажется, что прибегнуть к помощи Ленуара не так уж рискованно. Я вовсе не думаю, что он собирается сделать из своего сына промышленного воротилу. Я имею возможность наблюдать за Пьером вблизи с того момента, как он начал обучаться на предприятии. Невооруженным глазом видно, что этот милый мальчик никогда не будет в состоянии управлять предприятием, даже простым табачным киоском, и его отцу это, конечно, известно. Он не обречет его своей рукой на банкротство и разорение, ведь он может с комфортом жить на доходы от наследства Мишелин.

Шовье был более предан интересам компании, чем интересам своего племянника, которые он всячески отстаивал, но без особой уверенности. Он был искренне убежден, что вмешательство Ленуара будет полезным во всех отношениях. Кроме того, ему любопытно было увидеть, как в конкретной ситуации проявится тайное соглашение между партией порядка и партией революции. Пондебуа в конце концов дал себя убедить в том, что мудрым будет решение связаться с Ленуаром и рассмотреть его предложения.

Уже уходя, Шовье вспомнил об альбоме Ласкена, который лежал в его кармане, и отдал альбом Пондебуа.