Яшкины дети. Чеховские герои в XXI веке (сборник)

Институт тоже прошел мимо судьбы. Пришла работать в школу матери историком. И все. С концами. Три мужика в школе – все женатые. Отправляли летом в дома отдыха, один раз даже в Болгарию. Результатов ноль. Мать фотки рассматривала. Стоит компания. У каждой или почти у каждой девки сбоку мужик. Свой, чужой – неизвестно, но притулился. А их Люсинда всегда одна.

Шелапутный сын женился. Ушел к женщине, копят теперь на машину, значит, меньше пьет. Нормальная современная жизнь. И невестка не из красавиц. Широколицая такая, скулы едва не подпирают брови. С Люсей не сравнить. У Люси лицо узкое, одно плохо – нос длинноват, но он без горба, ровненький такой. Таких лиц много на картинках старых художников. А они-то ведь понимали. Взять ту же жену Пушкина. Конечно, красавица, но если разбираться, лицо у нее тоже узкое, а нос длинноват. Конечно, наряды там и прическа другого замеса. Если Люсю так причесать и на шею кулон повесить… Мать напряглась и купила ей кулон. «Носи, дочь!» Так нет. Дешевку она носить не будет. Но для кого же, как не для них, учителей, и делают эти дешевки? Она зашла в настоящий ювелирный, на первый же ценник глаз бросила и выскочила, как ошпаренная. Сколько ни откладывай – не собрать.

Жених случился из ничего. Померла старушка с их площадки. Дети квартиру покойницы сначала решили задорого сдавать, но не получилось. При всей нехватке жилья каждый хочет иметь что-то поприличней. Вот как у них – трехкомнатная квартира, пусть всего ничего, 37 квадратов, но все комнатки сами по себе, а когда сын съехал, у них даже образовался зал для телевизора, дивана, двух кресел и журнального столика. Очень получилось культурно. Конечно, для большого стола гостей надо все это разрушать, но такого повода не было.

Так вот. Помудохалась бабушкина внучка со сдачей, раскатала губки на десять тысяч в месяц, пришлось собрать губки в гузночку – не было дураков. Какой же дурак в деньгах равняется на Москву? Нашелся врач-ветеринар, разведенный, вот он и купил эту угловую страшненькую однокомнатку. За сколько – тайна, и он молчал, и продавцы тоже.

Ну, приехал, поселился. Как-то позвонил в дверь, спросил, нету ли случайно полдюжины гвоздей с круглой крупной шляпкой, мол, кое-что починить надо. Пока Иван Кузьмич ковырялся в гвоздевом ящике, гостя пригласили в зал и посадили прямо перед телевизором, правда, не включенным. И Люся пошла к гостю для соблюдения приличий. Мужчина был весьма скучного вида. Остановить глаз было не на чем. Ни на внешности, ни на одежде. Но протянутую Люсей руку поцеловал, в смысле приложился. И Люся как-то вся изнутри как бы горячо вспухла и сказала, что восхищена его профессией – лечить животных. Спроси ее, с чего это она так врала, она бы растерялась. Она к животным была равнодушна, как и вся их семья. Ни собак, ни кошек сроду не держали, считали, что от них одна грязь. И сколько себя Люся помнит, никогда детского естественного желания «хочу собачку» у нее не было. А тут на тебе: из нее выскочило восхищение. Вежливый ожидатель гвоздей спросил про ее службу, и она ответила скромно: «Я просто человек. Я учительница». Что-то в лице гостя мелькнуло, откуда было Люсе знать, что бывшая жена его была учительницей и что он себе сказал: если эта сейчас скажет, что преподает литературу, то он встанет и уйдет, на хрена ему эти гвозди.

Бывшая жена заманала его чтением стихов жещин-поэтов и подробностями их личной жизни. «А Рубальская знает японский». «А Ахмадулина через мужа родственница Плисецкой». «А у Риммы Казаковой новый любовник. А знаешь, сколько ей лет?» Он ушел от нее в дождь, ночью, накрывшись одеялом, а она с балкона щебетала ему какие-то строчки. Вот почему он вздрагивал при слове «учительница».

– Я историк, – с достоинством ответила Люся, и гость улыбнулся широко и как бы облегченно.

А тут вошел отец с тремя разными гвоздями, они на фиг никуда не годились, но гость кинулся благодарить, а потом выбросил их на площадке в разбитое окно, из которого свистело неимоверно.

Но пока он еще сидит с гвоздями в кресле, и Ольга Петровна входит так, как она сроду не входила, и спрашивает: «Не хотите ли чаю?» – «Нет, нет», – вскрикивает гость и идет к выходу. Наличие гвоздей в руках исключает приложение к ручке молодой хозяйки, а то, что она оказалась не засратой филологиней, а учителем серьезного предмета, заставляет его – сам не ожидал – произнести невероятные слова: «Но я оставляю за собой право вернуться к вопросу чая в ближайшие дни» (сказалась все-таки жизнь рядом с изящной словесностью). «Приходите завтра вечером». – «Давайте послезавтра», – отвоевывал он день. «Хорошо. Ждем вечером. Часов в семь. Без обмана!» – щебечет Ольга Петровна. Она вдруг почувствовала себя молодой и значительной.

В кухне ей муж скажет:

– Вот так ляпнула сдуру, а он и привяжется ходить чаевничать. А послезавтра как раз по телевизору футбол.

Но отцовское сердце вдруг скумекало ситуацию: а вдруг? И он сказал, что вообще-то этот футбол можно и не смотреть, он заранее может угадать счет.