Яснослышащий

Запускаю первую сверхзвуковую фонограмму, которая неслышно, уловленная лишь чуткой диафрагмой, расправляется, как чёрный бархат в непроглядной тьме, колеблется и понемногу в тишине густеет. Давление низкочастотных волн накатывает и спадает. Накатывает вновь… Поверх практически беззвучно звучащей минусовки перебором клавиш вживую добавляю свою лепту – слышимые звуки. Это пикколо и валторны. Помнится, Глинка писал в записках, что в детстве с трудом переносил эти звуки – валторны на низких тонах, когда они звучали сильно. Видно, подсказывал самородный слух, что валторны могут быть в ответе за что-то большее, чем сигнал охотничьего рога.

Моя партия – всего лишь шляпка на тонкой ножке – единственное, что доступно непосредственному восприятию из всей гигантской, опутывающей вселенную грибницы, остальная музыка слухом практически не уловима. Но внутренний резонатор тему всё-таки распознаёт, и существо слушателя уже в процессе. Какое-то время зал аккумулирует в себе трепет потревоженного прибоем низких частот пространства, как бы беременея, тяжелея, созревая… И вдруг под потолком, в сумрачной пустоте, вспыхивает большая, пузырчатая, жёлтая, будто подсвеченная изнутри лимонным неоновым сиянием ягода морошки. Идеальная ягода. Внутренний огонь земной морошки. Чистый восторг вышнего замысла о ней.

Совершенство видения завораживает. Зал нем. Зрители не в силах оторвать взгляд от хорошей формы, явленной вдруг во всей полноте достоинства, как чудо.

Изображение гаснет. Перед запуском следующей фонограммы – лёгкий пробег по клавишам, словно изящный конферанс. Зал очнулся, перевёл дыхание…

Но уже звучит новая партия слышимой музыки – скромный, однако обязательный, как всё в нотной записи творения, довесок к первозданным вещим звукам, недоступным уху. Колеблемое пространство вновь наполняется вызревающим предчувствием, трепетом радостного предвкушения, натягивается, как пучок эластичных струн, и – коллективный выдох. Новое рождение. Пустоту над головами зрителей озаряет огромная белоснежно-яичная ромашка. Совершенный, неописуемый цветок.

Сила восторга такова, что никому не приходит в голову вскочить на стул, дотронуться, пощупать невещественное диво. Только зачарованное любование, гипнотический транс, ликующее зависание. Воочию в чистейшем виде явилась красота. Не просто красота – абсолютная, безукоризненная, лютая непогрешимость. Хотя сам я, конечно, видел (а точнее – слышал), не мог не видеть: это всё же слепок красоты, иллюстрация в атласе земных чудес – изображение прекрасно, но мертво, как принцесса в хрустальном гробу. Оно не дышит. Как ни крути, звук синтезатора – всего лишь имитация, не подлинные духовые, которые звучат живым дыханием, славящим творение. «Хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех. Хвалите Его в тимпане и лице, хвалите Его во струнах и органе. Хвалите Его в кимвалех доброгласных, хвалите Его в кимвалех восклицания». Хвалю, но имитацией кимвал и гуслей. Добросовестной имитацией творящих звуков.

Потом были жёлудь, подосиновик, веточка ягеля, голубое в чёрную полоску перо сойки, громадный сияющий кристалл снежинки (снежинищи), преображающийся, ловко перестраивающийся на глазах в одну, другую, пятую игольчатую форму… И наконец пространство над головами зрителей затянул серебряный, морозный, хрустко-звонкий папоротниковый узор.

Публика себя не помнила от ослепительного блеска обыденных вещей.

Финальные аккорды. Тишина. Чары понемногу тают. Растаяли. Ладони щедро расплёскивают благодарность…

Когда в уже опустевшем зале я скручивал провода, на сцену поднялся улыбчивый кудрявый парень. То есть ему явно было за тридцать, но выглядел он моложаво – именно как парень выглядел. Сказал, что кадровый манипулятор, микромаг, карточный волшебник. Знает профессиональную среду и все её кунштюки, сам умеет много гитик, а тут такое чудо. Немало удивлён. Да что там удивлён – повержен, поражён, раздавлен.

Внимательно глядя на меня, микромаг склонял голову набок так и эдак, точно любопытная собака. Спросил: «Ведь это – голограмма? Верно?» Я развёл руками. «Понимаю, – кивнул манипулятор. – Что за душа без тайничка?» Заверил, что ещё не доводилось вкушать такого. Сказал: «Вливайтесь в сообщество наглядной микромагии. Поддержим и поможем». И тут же предложил с ним вместе чёсом пройтись по новогодним, расписанным уже по дням корпоративам. Деньги посулил, успех и перспективы на грядущее.

Ушёл ни с чем.

Смешно. Вот так же гармонию небесных сфер, подслушанную у врат иного мира, старозаветные трюкачи обратили в мнимую музыку – в привычку и кормушку.

Смешно и грустно. Невесёлый смех.

* * *

– Есть злые дети, изощрённые в дурной фантазии. Знаешь таких?

Взгляд мой, устремлённый на Георгия, если бы мог, завился б в знак вопроса.