Яснослышащий

Внезапно с той стороны, но не из траншеи, за которой присматривал я, а откуда-то из-за перелеска, резко и гулко защелкала пулемётная очередь. С Сороки в ответ прогремела наша. Справа, с позиции метрах в ста от меня, короткими очередями ударил Кокос. И пошло-поехало… Автоматы и пулемёты затрещали сзади, спереди, справа, слева. Кокос поменял позицию и уже строчил где-то совсем рядом. Несколько раз по соседним камням с впечатанными в них раковинами древних моллюсков щёлкнули предназначенные ему пули. Перекрывая автоматный и пулемётный треск, в тылу вэсэушников гахнули один за другим два миномётных выхода. Через мгновение в воздухе, как змея по сухой траве, прошуршали мины, и тут же дважды громыхнул приход – то ли на Сороке, то ли дальше.

– Малой, ответь Усу, – раздалось в ухе. – Как обстановка?

– На связи. Всё нормально, – с небольшой задержкой едва ли не шёпотом отозвался Малой. – Что происходит?

– Так, пустяки, – равнодушно оценил ситуацию Ус.

Я спустился с гребня отвала вниз. Неподалёку щёлкал семечки Кокос, сплёвывая лузгу на россыпь пулемётных гильз. Справа метрах в тридцати курили Пёстрый с Ферганой, слева – Набоб с Лукумом. То есть Лукум не курил – грыз шоколадку, припасённую с утра из сухпайка. Положив трубу разведчика на камень, из которого торчал ребристый край какой-то крупной раковины, сел на соседний обломок. Когда-то здесь был океан. Потом он умер и окаменел. Весь террикон состоял из обломков мёртвого океана. И сегодня на его глыбе копошились мы, живые, но тоже собравшиеся здесь по делу смерти.

Перестрелка затихла сама собой, как и началась. Пёстрый, осторожно поднявшись на гребень, плавно, без резких движений, осмотрел в бинокль вражескую сторону. Так же осторожно присел и, повернув лицо к командиру, махнул рукой – отбой, спокойно.

Не дожидаясь команды, я взял трубу и поднялся к своей лёжке, стараясь не показываться из-за камней. На позиции укропов всё было по-прежнему – дерево-маячок шевелило на ветру бурыми листьями, караульные у пулемёта разводили бобы.

– Алтай – Малому, – послышался в ухе приглушённый шёпот.

– Алтай на связи, – откликнулся я.

– Работать можешь?

– Могу. – Я почему-то тоже перешёл на шёпот.

– Работай. Чтобы ни один укроп носу не поднял.

– Принял.

Приспустившись с гребня, я протянул трубу Кокосу – приказ работать он слышал тоже – и, сбросив на лицо хвосты грязно-серого бинта, осторожно заполз на огневую позицию, где лежала винтовка.

В оптике прицела всё виделось несколько иначе – кратность меньше, да и по высоте – ниже на полметра. Но в целом картина та же. Караульные болтают, на прямой линии с пятнами их лиц – несколько трепещущих травинок. Нехорошо: чиркни пуля по стеблю – может слегка отклониться. Зато колыхание травы точно показывало направление ветра, который здесь, в терриконах, здорово крутит.

Дыхание успокоилось, но сердце стучало неровно. Ветер косой, около пяти метров в секунду – то подует, то стихнет… Я оторвался от прицела. Кокос на соседней пирамиде вонзил взгляд в окуляр перископа. За ним Пёстрый, чуть приподнявшись, следил за траншеей в бинокль. С другой стороны Лукум, как и Пёстрый, наблюдал в бинокль за вражеской позицией, а Набоб не мигая смотрел на меня. Я приник к резине наглазника.

Сердце по-прежнему стучало не в лад. Поправка влево на ветер плюс деривация… Ветер, зараза, порывами – вынесешь влево, а он не подует. И что?

Пошевелив пальцами правой руки и разогнав в них кровь, подвёл вершину уголка на сетке прицела под ухо левого солдата. Не потянет ветер – пуля достанется левому, потянет – поймает правый.

Голова была чиста, как дневник первоклассника. Сейчас там, внизу, в густых зарослях, рисковали жизнью мои товарищи – бойцы, добровольно сделавшие свой выбор и отказавшиеся от чужого настоящего. Непобедимые бойцы, взыскующие справедливости. Мои братья по вере не в чужое – в собственное будущее. И я был в ответе за них. На меня рассчитывали, и подвести было нельзя. Невозможно. Иначе – сердце в клочки и несмываемый позор.

– Рокот вод и ветра вой… – сказал вполголоса.

Скула легла на упор. Вдохнул и неторопливо выдохнул. Затаил дыхание – сетка прицела встала неподвижно. Палец плавно потянул скобу спускового крючка.

Выстрел хлестнул по ушам. Гильза, звякнув, поскакала по камням вниз… Чего я ждал? Что небеса разверзнутся бездонной музыкой? По наставлению Гобоя, после выстрела снайперу не следовало интересоваться результатом. Я пренебрёг, снова прильнув к прицелу. Над бруствером металась каска. Одна каска. От правого края траншеи к левому. От пулемёта и обратно. Приказ Малого: никто на той стороне не должен поднять носа, чтобы его группа как можно дольше оставалась незамеченной. От этого зависела их жизнь. Сделал упреждение и снова выстрелил. Мимо. Каска металась – солдат, казалось, очумел. Четыреста метров, по движущейся цели… Выстрелил снова. Мимо. Да скройся ты, исчезни с глаз!..

Плюнув на каску, несколько раз пальнул в стоящий над траншеей камень – пули на плоском боку выбили секущие осколки. Быть может, так сообразит… И точно, голова над бруствером пропала.