Ясные дали

Хохолков потупился, подумал, прислушиваясь к свисту и щелканью пуль, в щепки дробивших перила: гитлеровцы, кроясь в кустах и воронках, ни на секунду не прекращали автоматной стрельбы.

— Принесу, если не подстрелят, конечно. — И сам себя успокоил: — Не подстрелят, я маленький, прошмыгну, как заяц… Винтовку я не возьму, товарищ лейтенант, она только мешать будет… Одной лимонки хватит… — Он долго еще топтался на месте, искал что-то потерянным взглядом, улыбнулся раненому бойцу, застегнул пуговицу на гимнастерке Чертыханова, — ему, видимо, страшно, боязно было вылезать из укрытия на секущий, неистовый огонь.

— Сходите к раненому, товарищ старшина, — попросил Хохолков. — Ведь он еще не перевязанный…

— Схожу. Иди, не топчись! — крикнул Оня Свидлер, отводя глаза: ему жаль было маленького повара и эту свою, не ко времени явившуюся жалость хотел прикрыть строгостью и раздражением.

Хохолков поежился, как человек, которому надо нырять в ледяную воду, и, решившись наконец, сунулся к насыпи. Он быстро, по-заячьи взбежал на нее, прижался грудью к земле, прислушиваясь, потом выскочил на мост, упал. Разрывные пули щелкали над самой головой. Юбкин, следивший за Хохолковым, сжался в беспомощный комочек, испуганные, грустные глаза укоряюще застыли; гранаты по-прежнему валялись у ног, винтовка неудобно лежала на низеньком рыхлом бруствере, вскинув дуло вверх; он, кажется, ни разу и не выстрелил из нее. «Берут же в армию таких! — с презрением подумал я про Юбкина. — Только числится, что боец…»

Плотно, впритирку прижимаясь к настилу, Хохолков переползал мост. Вскоре он достиг берега, кубарем скатился там с насыпи, несколько метров пробежал по канаве и, выскочив из нее, нырнул в осинник.

10

Совсем недавно я возмущался тем, что нам приказывают отступать, теперь же с нетерпением ждал такого приказа, часто с надеждой поглядывал на ту сторону, не появится ли связной от майора Языкова. А момент для отхода был подходящий: пользуясь передышкой, прикрываясь огнем все еще несмолкавших батарей, мы переправились бы с незначительными потерями… Но желанного приказа не поступало, связной не появлялся. Майор Языков, вернувшись на свой берег, кажется, забыл о нас…

Немцы тем временем вызвали самолеты, их я боялся больше всего. Они развернулись над равниной и пошли вдоль реки против течения. «Сейчас они изроют весь берег, — с тоской подумал я. — Хоть бы до вечера продержаться!..» Я видел, как бойцы вдавливались в земляную стенку, а те, кто стоял поближе к мосту, поспешили под настил, точно прятались от дождя. Только Юбкин остался на месте; отрешенный и безучастный, он с любопытством следил за самолетами круглыми и неподвижными глазами, занимавшими пол-лица.

Самолеты прочертили из пулеметов несколько строчек. Чертыханов, выбежав из-под моста, привстал на одно колено и выпустил очередь из автомата по снижающему штурмовику. Летчик, как бы рассердившись на эту дерзость, швырнул бомбу. Она врезалась в илистую кромку у самой воды, разбрызгивая грязь. Увесистый шматок грязи залепил мне глаз, едучий ил расплылся по всему яблоку. Я вскрикнул от боли и присел — решил, что глаз выбило совсем. Надо ж случиться: не пуля, не осколок, а именно грязь угодила. И в такой момент! Я попросил Оню поскорей забинтовать глаз, чтобы хоть вторым можно было смотреть. Но Прокофий решительно отстранил Свидлера.

— Нельзя так. Ты забинтуешь, а в глазу сор, зараза… Критический момент настает, а командир кривой. Не солидно. При таком деле надо глядеть в оба!.. Моя бабка в подобных случаях проводит такую операцию… — Чертыханов крепко стиснул мои виски лопатистыми ладонями, приблизил к моему глазу лицо, точно хотел поцеловать или сказать что-то по секрету, и не успел я откачнуться, как язык его уже ловко очищал яблоко от грязи. — Держите его сзади, чтобы не брыкался, — попросил он, выплевывая ил. — Ноги спутайте, чтоб не колотил меня по коленкам, как футболист…

Через минуту операция закончилась, и я мог смотреть; острая ломота в виске прошла, лишь легкое пощипывание гнало обильную слезу. Чертыханов вытянулся и кинул ладонь за ухо, — сделал он это нарочно, зная, что я терпеть не мог этого нелепого жеста, — отрапортовал с непроницаемой и глуповатой ухмылкой:

— Все в порядке, товарищ лейтенант! Теперь вы можете взглянуть на вторую стаю птичек — гостинцев нам везут…

Второй заход был деловитей и серьезней. Бомбы покрывали не только берег, где зацепились наши роты, но и реку и, самое главное, огневые позиции наших батарей. Налет продолжался минут десять. Когда же волна схлынула, я вышел из укрытия и взглянул вдоль берега. В одном месте от него был отхвачен и опрокинут вниз огромный кусок полукруглой формы. Боец лежал, полузасыпанный землей; второго отбросило к самой воде. Оня Свидлер, схватив кожаную санитарную сумку, побежал оказывать помощь раненым. Вскоре он вернулся под мост, молча сел на плащ-палатку, обхватил острые колени руками и замер, оцепенелый.

— Шесть человек убитых, один легко ранен! — вырвалось у него, как глухое рыдание. — Одному оторвало голову… Какой ужас!..