Ясные дали

Никита и Иван всползли за ней. Присели на рельсах, замерли — только блеск в глазах, живой, тревожный и чуткий. Рельсы, холодно и тускло отсвечивая, расходились в стороны, иглами вонзаясь во тьму, и едва уловимо, подобно комариному зудению, звенели.

— Так, — сказал Никита. Убедившись в том, что опасность не угрожает, он как бы скинул с себя сковывающий тело страх. — Теперь начнем… Спокойно, без спешки, наверняка. Подложим под обе рельсы. Иван, подкапывай здесь… Мину готовь… взрывчатку…

Нина выхватила у Ивана деревянную — чтобы не звенела о камни и железо — лопатку и принялась выкапывать ямку под шпалой. Что-то шептала, ободряя себя.

Никита, следя за ней, удивлялся: откуда у нее бралось столько силы и ловкости?.. Иван Заголихин, помогая девушке, руками отваливал песок и камни из ямки, дышал шумно и прерывисто.

— Хватит, — прогудел он. — Иди закладывай… — Глухой бас его показался оглушительным, и Нина, вздрогнув кулачком толкнула его в коленку:

— Тихо, ты!.. Иди, Никита.

Никита перекинулся от одной рельсы к другой, прижался, распластываясь на шпалах, все время озираясь и прислушиваясь. Он подложил мину, толовые шашки, осторожно вставил взрыватель, проверил.

— Засыпайте, — прошептал он и отодвинулся, сел на рельсу, снял кепку, вытер лицо и лоб рукавом. — Хорошо засыпайте, чтоб незаметно было…

— Все, — отозвался Иван, подползая к Никите.

Нина задержалась на секунду, и в темноте обжигающе горячо прошелестела ее страшная по своей жестокости мольба:

— Господи, хоть бы поезд прошел, хоть бы взорвалась…

Они тихо спустились с насыпи, обогнули лежащий вверх колесами пассажирский вагон и побрели по полю к тому месту, где оставили Смышляева. Его на месте не оказалось. Обшарили крестцы снопов, предполагая, что он задремал, пока они возились у рельсов, раза два окликнули. Смышляев исчез. Никита вдруг затосковал, обессиленно опустился на сноп. И зачем только взял с собой непроверенного, неизвестного человека!..

— Шкура! — пробасил Иван и со злостью ударил сноп кулаком. — Видно было, что он, как волк, на сторону косится. Хорошо, если спрятался где-нибудь, просто не захотел воевать, а если к немцам перекинулся?.. Тогда вся наша работа впустую…

— Ох, неужели он это сделает? — простонала Нина. — Что же теперь, Никита?..

— Подождем здесь немного. В случае, если немцев приведет, хоть огнем встретить… — Но, посидев полчаса в томительной тишине, невольно вздрагивая от малейшего шороха, все время ощущая предательски подкрадывающуюся опасность, Никита встал. — Идемте к лошадям…

— А поезда ждать не станем? — спросила Нина и, разочарованно поднимаясь, посмотрела на небо.

Облака широко раздвинулись, обнажив густо роившиеся, все в иголочках звезды. Блеск их, рассеяв темень, высветлил вышину, а внизу мрак как бы уплотнился, непроницаемостью своей обволок предметы и людей. На середине поля Нина остановилась, задержав Никиту и Ивана, — сквозь шуршание шагов по жнивью она уловила звук, похожий на стрекот кузнечика. Стрекот настойчиво пробивался сквозь все шорохи, сквозь лесные массивы и темень. Через несколько Минут ожидания кузнечик уже отчетливо выстукивал свою бодрую, неутомимую, скрипучую трель. А еще через несколько минут кузнец уже бил тяжелым молотом по звонкому металлу: по дороге мчался поезд. Тысячи отзвуков мешали определить его направление: сначала он шел слева и вызвал у партизанов досаду, затем неожиданно перескочил направо и задержался там, стуча все громче и громче.

— А если не взорвется? — прошептала Нина, изо всей силы сжимая локоть Никиты; глаза ее были большие, настороженные, нетерпеливо и ожидающе блестели. Иван Заголихин густым баском успокоил ее:

— Взорвется. Взлетят, как миленькие. — Но видно было, что сомнение терзало и его самого.

Никита молчал. Он следил за вспышками искр, вылетающих из трубы локомотива; вспышки эти возникали все ближе, ближе… Вот локомотив уже на том, на заминированном, как ему казалось, месте, а взрыва не последовало. Сердце Никиты оборвалось. Еще секунда, еще несколько вспышек искр, а взрыва нет… Еще вспышка… и глухой, глубокий, огромной силы удар долбанул землю. Гремучими раскатами расплеснулся вширь, разрывая воздух. Темнота, разодранная накалом, сумасшедшими тенями заплясала по полю. Звуковая волна ушла вдаль, качая деревья, а на полотне дороги — лязг, треск и скрежет встававших на дыбы, опрокидывавшихся под откос вагонов.

Иван Заголихин внезапно, как леший, захохотал и стукнул Нину по плечу так, что у нее подкосились ноги. Она присела.

— А ты говорила, не взорвется!

Никита, улыбнувшись ему, опять снял кепку и рукавом вытер вспотевший лоб. Слушая треск и скрежет, глядя на возникшее пламя, Нина мстительно, с фанатическим упорством шептала:

— За голубое платьице… За девочку…

На опушке, в густом и мокром от росы ольховнике они отыскали Серегу Хмурова. Испуганный и, видимо, исстрадавшийся за бесконечные часы ожидания в темноте, он с воплем кинулся к Ивану Заголихину.