Ясный берег

проведена железнодорожная ветка; строительные работы

начнутся этим летом. Новые возможности открываются

перед городком, перед колхозами, перед всем районом!

Чкаловский председатель так и кружит вокруг Ивана

Никитича; усы председателя становятся дыбом от

нетерпения, от размашистых планов, от буйных

хозяйственных мечтаний. И другие люди, встречающиеся у

Горельченко, говорят о вокзале, пакгаузах, холодильниках, об

асфальтированной трассе от вокзала через весь город...

Расти городку, цвести городку, приумножать свое

достояние!

— Ну-ка, старожилы,— говорит Горельченко,— ну-ка,

местные уроженцы, почему у вас до сих пор не было

железной дороги, а у костровцев была, кто скажет?

Никто не может сказать.

— Ладно, старожилы, ладно, местные уроженцы.

Послушайте лекцию из истории города. В области

раскопал, в архиве. Три четверти века назад строили

дорогу через нашу область — тогдашнюю губернию,— й

дорога эта, по первоначальному проекту, должна была

пройти через наш город. Но — заартачились окрестные

помещики: не надо нам, и без того, дескать, после

освобождения крестьян жизнь стала неустойчивая; дайте

хоть кой-как дожить в тишине, не рушьте дедовских

гнезд... Темные люди были помещики. .

Послали петицию в Петербург. Петиция в архиве

не сохранилась, только следы ее, а жалко: то-то, должно

быть, было произведение... Помещики здешние — что,

люди маленькие, никто на их петицию не обратил бы

внимания, но у некоей госпожи Ломакиной, местной

такой Коробочки, племянник был при дворе, влиятельное

лицо; по тетушкиной просьбе замолвил там кому-то

словечко; благо ему это, как говорится, ни копейки не

стоило... Дворянскую петицию уважили.

Вот и прошла дорога за тридцать верст от города,

через село Кострово. А как пустили ее в эксплуатацию

и стало Кострово расти не по дням, а по часам, и

тамошние землевладельцы стали втридорога сдавать свои

участки,— взвыли в дедовских гнездах блюстители

тишины! Бона что наделали! Сами себя ограбили! А всему,

дескать, злу корень — старая дура Ломакина с ее

племянником... Кричали, ругались, потом сочинили новую

петицию: мы передумали; пускай дорога и у нас будет,

мы согласны. Но уж^ на это послание ответа не лоследо-

вало. И остался город—как-никак административный

центр — от дороги в стороне.,.

Горельченко рассказывает с живостью, глаза его

жмурятся веселой улыбкой. Ласково и внимательно

смотрит на мужа Анна Сергеевна, и ее бледное лицо тоже

улыбается..,

Тихими темными улицами Коростелев идет домой.

В теплой тьме перестукиваются невидимые капели. В их

перестуке обещание, надежда, радость. Полным-полно

надеждами сердце Коростелева, и всему-то хорошему и

высокому раскрыто оно, это простое сердце. Идет

Коростелев один, но в каждом домике, за запертыми

ставнями, чувствует присутствие людей. И в полях тоже

люди, людские жилища. И по всей земле советской —

люди, с которыми связан едиными чаяньями и делами:

сокурсники ли, с которыми учился; однополчане ли,

с которыми плечо к плечу отстаивал все, что дорого

в жизни; те ли, которых знаешь понаслышке о великих

их трудах на заводах, в шахтах, в поле... Может быть,

и они, в эту самую ночь слушают перестук капелей и

улыбаются своим надеждам. И в далекой Москве, может

быть, отворил окошко, закурил трубочку, заслушался

перестука капелей самый драгоценный в мире человек,

любовь и слава народа — Сталин... Громадная, громадная

земля кругом, громадная, громадная весна на земле!

Коростелев делает крюк, проходит по Дальней улице,

мимо е е темных окон.

Спи, моя хорошая. В чистом и радостном труде

прошел твой день, и сны тебе, должно быть, снятся легкие,

веселые. И как это так,— жила ты и жила, и я не

думал, как ты живешь, какая ты, хорошо тебе или плохо...

И вдруг стала ты мне близкой навеки, и я уже не смогу

перенести, если тебе будет плохо,— почему не смогу,

с чего это вдруг, как же так устроено?..

Вот как началось: я шел по улице и совсем не думал

о тебе, и вдруг вижу — ты стоишь у калитки. Не чужая

и гордая, как в ту встречу на дороге, а простая и

печальная. Без чулок, и прическа рассыпалась... Я

оглянулся, ты смотрела на меня твоими глазами...

В тебе радость. В тебе ясность и нежность, и

молодое материнство, и женская прекрасная тишина. Это

правильно, что ты учишь маленьких детей. Да, ты

именно должна учить маленьких детей! — и дети вырастут

хорошими. И именно в таком доме, с такими

ставенками, ты должна жить. И городок — не придумать для

тебя лучше. И Сережа — как раз для такой мамы

сынишка. Все правильно, в самый раз. Люблю тебя,

Марьяша.

Ну, и что дальше? В гости к тебе ходить? А вдруг

встретишь неласково,— ведь я же сбегу и больше не

приду, и всему конец!.. В кино тебя пригласить, в клубе

повертеться с тобой под музыку?.. Не хочу.

Оскорбительно. Чувства не те. Ты мне разреши сразу сказать

самые главные слова. И ответь: да, нет.

...Как хороший рабочий, старается солнце.

Стрельнули из земли иглы молодой травы, взбухли почки на

деревьях, и перед окнами конторы, на припеке, дерзко

расцвел первый одуванчик.

Лукьяныч ладит новый челн.

Еще зимой, по санному пути, к субботинскому дому

подвезли на специально сколоченных санях огромное