Я перевел Амели его слова. Она тоже обрадовалась возможности помыться. Мы поужинали, выпили растворимого кофе, так устали, что кофеин на нас совсем не действовал, и пошли искать себе ночлег. Михаил на всякий случай закинул еще дров в камин и принес про запас. На третьем этаже, полностью занятым номерами, тоже было тепло. В каждом из номеров стояли две либо три кровати. Амели предупредила, что ляжет одна. Мы не стали возражать, понимая, что ей в любом случае ничто не угрожает. Легли мужской компанией в одном трехкроватном номере. Я только коснулся головой подушки и сразу уснул. Правда, ночью однажды проснулся, услышав плач за стенкой. Разумеется, к такому повороту событий сложно привыкнуть, даже «сильной» европейской женщине.
Проснулся, когда рассвело. За окном падал снег, скрывая от нас окружающий горный пейзаж. Приглушенный уличный свет делал обстановку в комнате серой, но спокойной и уютной. Не хотелось вылезать из-под одеяла. Как обычно со мной случалось, когда я уезжал от цивилизации, наступал момент ленивой созерцательности. Приятное чувство мягкими лапками массировало мне голову, убаюкивая и расслабляя, а беззвучный голос сладко нашептывал, что лень есть высшее наслаждение, дарованное человеку.
Так было, пока наваждение не нарушил стук топора с улицы. Кто-то неугомонный решил заняться делом. Я нехотя выбрался из кровати. В комнате было свежо. Скорее оделся и спустился в гостиную. Там была только Амели. Она что-то готовила.
— Привет, засоня. — Поздоровалась она.
— Привет. Где все?
— Как и обещали, пошли топить баню.
— Ты как? — Поинтересовался я у нее.
— Нормально, если не задумываться о том, что произошло. Боюсь, что по возвращении на родину, меня не оставят в покое. — Она вздохнула. — А тут здорово.
— Да, умиротворенно. Небольшой подарочек для нас, перед грандиозной суетой. — Я сел за стол. — Ну, мадемуазель Амели, что у вас на завтрак?
— Кофе, печенье и овсяная каша на воде из растаявшего снега. — Она поставила передо мной дымящую паром кастрюлю.
— Умеете вы, французы, любое блюдо обыграть так, будто это произведение искусства. Каша на воде из топленого снега. — Я взял ложку и полез ею в кастрюлю.
— Умеете вы, русские, испортить любое блюдо своим отношением. Положите себе в тарелку. — Амели добродушно усмехнулась.
— Чего тарелку пачкать, вдруг несъедобно?
Амели помахала передо мной половником, прозрачно намекая, что пустит его в дело, если я продолжу дерзить.
— Ладно, накладывай свои звезды Мишлен. — Я протянул тарелку.
Она бросила липнущей к половнику субстанции в тарелку.
— Ещё?
— Пока хватит. — Я придвинул тарелку к себе. — Пятнадцать минут прошло после того, как поели мои друзья?
— Почему спрашиваешь? — Не поняла моей поддевки Амели.
— Обычно столько ждут до наступления первых признаков отравления. — Я захихикал.
— Да ты… не удивлена, что ты попал в кутузку. — На этот раз она возмутилась на полном серьезе.
— Знала бы ты, в каких кутузках я бывал, и от каких личностей бегал. — Я попробовал на вкус клейкую массу с запахом овсяной каши. — Ну, что сказать, хорошего повара видно издалека. К сожалению, в тебе его не разглядеть даже в упор.
Амели таки швырнула в меня половником. Я непринужденно ушел с линии огня и поймал его за ручку.
— Ладно, прости, это я немного отомстил за твое поведение в тюрьме. Я люблю упражняться в сарказме, а женщины феминистского толка отличная мишень для этого.
— Я не феминистка, хотя поддерживаю их борьбу. Мужчины создали мир для себя и заставляют нас жить по их правилам. — Амели взяла из моих рук половник и бросила его в кастрюлю с кашей.
— А как же «шерше ля фам». Это же ваше французское народное мнение, что в каждом заметном событии можно найти женский след. Все в мире происходит из-за баб, куда вам еще больше прав и свобод? Хотя я в упор не могу понять, в чем вас ограничивают?
С улицы донеслась ругань Михаила. Амели кивнула на дверь.
— Иди, помоги другу, хватит точить лясы с женщиной.
— Ох уж эти командирши. — Я поднялся и направился к двери.
На вешалке висела куртка большого размера. Я накинул ее и вышел. Воздух снаружи ударил в нос морозом и потрясающей свежестью. Глубоко вдохнул и постоял на крыльце, слушая отборные маты следователя.
— Что у тебя, Михаил случилось? — Спросил я, надышавшись горной свежестью.
— Не пойму, то ли дрова у них дурацкие, то ли топор. Застрял насмерть в пеньке, ничего не могу поделать. — От головы и разгоряченного тела Михаила поднимался пар. — Попробуй ты.
— Ну, давай. — Я спустился и направился к тому месту, где он рубил дрова.
Возле Михаила уже набралось немало расколотых чурбаков. Древесина у них была красноватой, как у лиственниц, и даже казалась жирной на вид. Я поднял чурбак и понюхал. Запах напоминал хвою с обильными парфюмерными нюансами.
— Держи. — Михаил протянул топор, застрявший в полене.
На крыльцо вышла Амели и оперлась локтями о перила.
— Видная баба. — Шепотом произнес Михаил, рукавом вытирая пот с лица. — Это, наверное, нам первый бонус за хорошую работу.
— Это как посмотреть.