Рошаль был подавлен. Его настроение тут же передалось всем генералам. Только один из них, то и дело останавливавший Дзасохова от очередного порыва пойти в школу, театрально приговаривал: «Ничего! Бывало и хуже!»
Никакого особого плана, как спасать заложников, в оперативном штабе не было. Но и трусов среди тех, кто оказался в тот момент в Беслане, тоже не было — все были готовы идти добровольцами в школу в обмен на освобождение детей.
Посовещавшись с моими товарищами, я предложил использовать нас — депутатов Государственной думы — для обмена на детей-заложников. Дзасохов поблагодарил меня и сказал, что наша помощь действительно может понадобиться, хотя силовики и Москва выступили категорически против такого варианта. Тем не менее я еще раз предупредил президента Северной Осетии о своей готовности к обмену на детей-заложников. С учетом моего статуса руководителя думской фракции я рассчитывал, что террористы дадут за меня не менее ста детишек.
Вообще, легко сейчас говорить об этом. Но как передать ту отчаянную ответственность и одновременно вполне объяснимый страх перед лицом неотвратимой смерти? У меня не было ни малейших сомнений, что в случае обмена мне живым из школы не выбраться. Этот мерзкий, навязчивый страх, какого я до сих пор не испытывал, даже находясь на передовой в Приднестровье или в Боснии, заставлял прислушиваться к каждому шагу за дверью. Я все время ждал, что за мной наконец придут. Я ждал этого и даже хотел, чтоб так оно и вышло.
Я представлял, как мучаются эти маленькие ни в чем не повинные создания, без еды, воды и надежды на спасение. Я ненавидел тех, кто в своем фанатизме был готов отправить на тот свет самых беззащитных, не способных им ответить ребятишек. Я стремился им на помощь — всем сердцем и душой, но не хотел, чтобы их мучители зарезали меня как барана. Одно дело — погибнуть с оружием в руках в бою, забрать с собой — «туда» — парочку бородатых уродов, другое — сдаться бандитам и покорно принять смерть.
У меня было время, чтобы все это хорошенько обдумать. Решение идти в школу было принято мной сразу и окончательно… но это постоянное ожидание шагов за дверью — в течение всего первого дня и бессонной ночи, потом второго дня и второй бессонной ночи и так до самой трагической развязки 3 сентября — изводило меня.
Если вам кто-то скажет, что человек в такие минуты не должен бояться за свою жизнь, плюньте ему в рожу. Все люди, если они нормальные, хотят жить. Но ситуация иногда не оставляет выбора. Если вы политик, общественный человек, если у вас есть репутация и вы ею дорожите, если у вас, в конце концов, есть совесть и сострадание, вы пойдете в эту чертову школу, каким бы сильным и изворотливым ни был владеющий вами страх.
Шло время. К вечеру 1 сентября я решил отправить двоих наших депутатов — Николая Павлова и Юрия Савельева — в Москву для того, чтобы они убедили руководство Думы созвать внеочередное заседание палаты. Нечего им было без дела болтаться в штабе, а так хоть какой-то возможный толк. В Беслане рядом с собой я оставил только Михаила Маркелова — журналиста, проработавшего практически во всех горячих точках бывшего СССР. Он мне мог пригодиться.
Будучи опытным дипломатом и просто умным человеком, глава Северной Осетии Александр Дзасохов горячо поддержал нашу идею собрать экстренное заседание палат российского парламента, задействовать механизмы внешнего, международного давления на террористов, среди которых, по оперативным сведениям ФСБ, были и иностранные наемники.
Вместе с тем из Москвы то и дело поступали странные, неадекватные предложения, которые вносили в работу штаба дополнительную сумятицу. Например, меня попросили организовать прием в Беслане группы чеченских женщин, которые по инициативе вице-премьера чеченского правительства Рамзана Кадырова планировали организовать в городе митинг в поддержку заложников. Я резко возражал. Этого нельзя было делать. Разъяренные бесланские осетины набросились бы на непрошеных гостей.
Потом сообщили о возможном «депутатском десанте в помощь штабу». Я не выдержал, перезвонил Дмитрию Медведеву, тогда занимавшему пост главы администрации президента, и попросил его запретить весь этот «туризм». Город ждал от штаба и Москвы реальной помощи, а не официальных визитов. Медведев обещал это и сдержал слово. Нелепые инициативы тут же прекратились.
Несмотря на наступление ночи, город гудел. Казалось, никто не спал. Суровые бесланские мужчины, вооружейные охотничьими ружьями и даже автоматами, тяжелым взглядом встречали и провожали каждого незнакомца.
Примерно в два часа ночи мы с Эдуардом Кокойты вышли из штаба, чтобы подышать свежим воздухом. Нас сразу узнали и пригласили переговорить с родственниками заложников. Поглядывая, не отстаем ли мы, люди быстрым шагом сопроводили нас во внутренний дворик местного Дворца культуры. Живой поток сотен горожан буквально внес нас в зал. Все молча расселись. Те, кому не хватило кресел, остались стоять в коридорах.