Ястребы мира. Дневник русского посла

Руины города Грозного завалены трупами. Это трупы российских солдат. Их грызут одичавшие собаки. Эти обглоданные останки были чьими-то сыновьями — я от всей души надеюсь, что не вашими. В сыром темном бункере лежат раненые. Это российские солдаты, попавшие в плен. У иных из них началась гангрена. Они тоже чьи-то сыновья. <…> Кто-то из вас получит сообщение о том, что ваш сын пропал без вести. Не верьте. Он лежит на улице в Грозном, и его грызут собаки. Или он умер от сепсиса в чеченском плену.

После публикации этого письма «правозащитник» Ковалев окончательно стал для меня животным. Причем он оказался не одинок — значительная часть «демократических СМИ», игнорировавших трагедию русского народа на Кавказе, поливавших грязью воюющих в Чечне солдат и офицеров, думали так же, как и он. Вот почему моя публичная теледуэль с Ковалевым, которая состоялась летом 1995 года в популярном и идущем «вживую» политическом телешоу, стала демонстрацией подлости тех, кто вместе с Ельциным предал свой народ.

К этой передаче я готовился самым тщательным образом. Прежде всего я решил, что не ведущий, а я должен стать пытливым журналистом, вскрывающим идеологические кишки моего оппонента. В разгаре дискуссии я потребовал у телеведущего принести в студию видеомагнитофон для демонстрации видеокассеты. Дело в том, что за пару месяцев до описываемых мною событий Ковалев во время массового теракта в ставропольском городе Буденновске, где чеченские боевики захватили несколько тысяч заложников в городской больнице, убив из них полторы сотни человек, пришел на выручку их главарю Шамилю Басаеву. Чтобы уйти от возмездия, бандитам понадобились «добровольные заложники», прикрываясь которыми они на предоставленных им автобусах могли бы беспрепятственно вернуться в Чечню. Ковалев, который тесно общался с террористами, решил стать таким «прикрытием» и вызвался их сопроводить. Это гарантировало экстремистам полную безопасность и безнаказанность. Я располагал устными показаниями двух заложников о том, что, когда автобусы с боевиками и Ковалевым оказались в безопасной для них горной зоне Чечни, «профессиональный правозащитник» вместе с остальными бандитами радостно приветствовал восторженную толпу чеченцев, встречавших террористов как героев после выполнения «боевого задания в буденновском роддоме». Однако документальных свидетельств подлости и предательства Ковалева у нас не было.

Тогда я решил прибегнуть к хитрости. На самом деле Ковалев страшно боялся разоблачения. Он не мог знать, снимал ли его кто-либо из толпы фанатов Басаева, и могла ли теоретически такая видеозапись оказаться у кого-либо из его идеологических врагов. На этом и был основан мой расчет. Во время дебатов я достал пустую видеокассету и, глядя старому подлецу в глаза, заявил, что в моих руках — прямое свидетельство его предательства — запись, где он, Сергей Ковалев, делит с боевиками Басаева радость благополучного для чеченцев исхода этой варварской террористической операции. Как я и ожидал, ведущий телешоу в замешательстве стал объяснять телезрителям техническую невозможность показа моей пленки в прямом эфире. Он не знал, что кассета, принесенная мной в студию, пуста. Но интереснее всего была реакция Ковалева. Он жутко покраснел. Видимо, у человека, преподносившего себя как «совесть нации», еще оставались капли собственной совести. Я понял, что попал в «десятку». Ковалев что-то жалко лепетал в свое оправдание, и всем стало ясно: то, что про него рассказали очевидцы, — правда. Передо мной жалко трясся предатель, которого мне удалось разоблачить. Победа была полной, но не окончательной. Ковалев улизнул из студии и вскоре снова оказался в расположении боевых позиций сепаратистов. Но политический фитиль, вставленный ему на передаче в «Останкино», светил даже ночью, выдавая нашей армейской разведке передвижения этой «совести нации» по тылам боевиков.

Через неделю рупор «прогрессивного либерализма» — газета «Московские новости» поместила на своих страницах материал, посвященный моей телевизионной дуэли с Сергеем Ковалевым. Как сейчас помню его название — «Диалог барабана со скрипкой». Надо полагать, что «скрипкой» писака именовал правозащитника, а не меня. Как бы то ни было, газета признала выступление «совести нации» в телешоу провальным. Сколько потом у меня было сочных дебатов и ярких интервью на телевидении, но ту передачу — ту первую пробоину, сделанную мною в массированной пропагандистской кампании унижения России и ее армии, — я помню до сих пор.