Ястребы мира. Дневник русского посла

Вообще, террористы действовали грамотно. В отличие от некоторых наших излишне разговорчивых силовиков, самодовольно выбалтывающих по телевизору свои служебные тайны и секреты антитеррористической деятельности, бандиты полностью учли опыт «Норд-Оста», предусмотрев возможность использования спецслужбами усыпляющего газа и других спецсредств. А у нас даже не нашлось толковых переговорщиков и авторитетных посредников, способных добиться освобождения хотя бы части заложников. Те, что были задействованы, в том числе доктор Рошаль, при всем моем глубоком уважении к их профессионализму и мужеству, оказались излишне словоохотливыми.

Можно себе представить, что боевики сделали бы со знаменитым «Айболитом» доктором Рошалем, попадись он им в руки! Ведь после теракта в Москве на Дубровке по телевидению было в деталях рассказано, какую ценную информацию предоставил ФСБ допущенный боевиками в зал с заложниками детский врач, подробно описав специалистам характер взрывных устройств и размещение в зрительском зале театра «женщин-бомб». Неужели после такой «рекламы», да еще и награждения доктора заслуженной правительственной наградой он мог бы оказать какую бы то ни было пользу в деле освобождения беслан-ских детей? Нет, конечно. В глазах террористов Рошаль был «информатором ФСБ».

Кому-то может показаться, что боевики специально вызвали его в школу, чтобы казнить, отомстив за гибель своих подельников. Немного зная нравы боевиков, я в это никогда не поверю, как не верил и тогда — в первые минуты после захвата школы.

У меня на сей счет есть своя версия. Я уверен, что записку под диктовку руководителя бандгруппы писала одна из погибших впоследствии женщин-заложниц. Находясь в состоянии аффекта, несчастная жертва не только ошиблась при указании телефонного номера для связи, но и от себя приписала после фамилии «Рашайло» слова «дет. врача». На самом деле террористы требовали к себе бывшего министра внутренних дел, секретаря Совета безопасности России Владимира Рушайло.

Своими сомнениями в интерпретации записки я сразу поделился с руководством оперативного штаба. Но на мои доводы никто не обратил внимания, и в Москву полетела просьба срочно доставить в Беслан знаменитого доктора. Саму же записку начальники бросили на столе служебного помещения, и только по моей подсказке кто-то из старших офицеров забрал ее с собой. Примеров такого рода небрежности и растерянности я наблюдал в действиях руководства оперативного штаба по освобождению заложников немало.

Наконец участники совещания определились с местом базирования штаба, остановив свой выбор на расположенном поблизости здании районной управы. Толпа начальников выдвинулась туда пешим ходом и чуть было не попала в зону обстрела. Чтобы защитить руководство республики от пуль снайперов-террористов, кто-то из военных придумал закрыть брешь между домами омоновским БТР, но это тоже был не самый умный вариант. На глазах всего разбуженного как улей города главе республики, спикеру североосетинского парламента, депутатам Госдумы и группе милицейских и армейских генералов было предложено, как зайцам, скакать от дома к дому, преодолевая сектора обстрела. При этом спецназовцы должны были прикрывать это чудовищное шоу огнем, броней и собственными телами. После обмена отборным матом между политическим и силовым руководством Северной Осетии решено было добираться до будущего штаба на автотранспорте — в объезд.

Через пять минут мы уже были на месте. Дзасохов, Мамсуров и мои товарищи заняли два небольших кабинета на третьем этаже, где вскоре уже был оборудован пункт правительственной связи. Остальные помещения заняли военные и сотрудники боевых подразделений ФСБ. Их штаб, куда не пускали даже Дзасохова, разместился на первом этаже. Старшие офицеры спецназа расположились на втором этаже и в соседнем крыле третьего этажа.

Вскоре в здание оперативного штаба вошли примчавшиеся в Беслан полпред президента в Южном федеральном округе (ЮФО) Владимир Яковлев, заместитель генерального прокурора в ЮФО Сергей Фридинский и заместитель директора ФСБ Владимир Проничев. Не было только президента Ингушетии Мурата Зязикова. Я знал его номер мобильного, набрал на всякий случай и неожиданно соединился. «Кто это?» — настороженно отозвался Мурат. «Это я, Мурат! Рогозин! Хорошо, что дозвонился до тебя! Ты в курсе, что здесь произошло? В Беслане, я имею в виду. Ты где? Тебя все ищут. Дзасохов и москвичи...» — прокричал я в трубку. «Я далеко», — ответил Зязиков и отключился.

Я передал содержание моего разговора Дзасохову и Фридинскому. Оба перемигнулись, но ничего не сказали. Про Зязикова тут же забыли. Все охотились за новой информацией. Казалось, спокойствие сохранял только приехавший из Цхинвала Эдуард Кокойты, с которым я еще совсем недавно прощался у въезда в Рокский тоннель. Похоже, у Кокойты с Дзасоховым были натянутые отношения — мужчины сухо поздоровались и больше почти не разговаривали.