Ястребы войны

Прюитт стерпел приветственный завтрак с пришпиленной к губам улыбкой, с радостью уминая все, что Давидович выставил перед ним. Вовлек жену президента в вежливую беседу по поводу промежуточных выборов. В конце концов, смахивало на то, что пригласили только вхожих в ближайший круг президента, поскольку Давидович тоже вроде бы стремился сохранить предстоящее совместное предприятие в секрете.

Нескончаемое время спустя Давидович наконец ввел Прюитта в окруженный книжными стеллажами кабинет, жестом пригласив занять кожаное капитанское кресло перед потрескивающим камином, а сам уселся напротив. Президент был относительно молод – под пятьдесят, с массивной комплекцией и широкими плечами землепашца. Его волосы были по-прежнему черны как вороново крыло, и только на висках искрилась седина.

Явившийся слуга предложил Прюитту бокал темного напитка.

– У нас он называется сливовицей, – пояснил Давидович после ухода слуги. – Местное сливовое бренди, – и приподнял бокал: – Ziveli! За долгую жизнь.

Прюитт поднял бокал в ответ, кивнул хозяину и пригубил напиток. Алкоголь обжег горло, оставив сладкое послевкусие.

«Недурно».

Прюитт сел поровнее, готовясь утвердить общие планы.

– Вы весьма любезный хозяин, – начал он. – А ваша жена очаровательна.

– Моя жена – корова, но спасибо на добром слове. Нам удобно друг с другом, и она родила мне двух крепких сыновей. А люди ее любят, так что мне ли жаловаться? Вы ведь так и не женились, да?

Прюитт внутренне усмехнулся, понимая, что начальник штаба Давидовича полностью проинформировал президента по поводу трагической кончины жены Келлермана. Этот вопрос был призван вывести гостя из равновесия. Однако Прюитт сохранил полнейшую невозмутимость:

– Я вдовец.

– Ах да, простите… Теперь припоминаю, что у вас есть замечательная дочь. Очень умная.

– Да, она такая, – не без гордости ответил Прюитт. И на миг ощутил вспышку других чувств: угрызения совести за то, что водит Лауру за нос по поводу всего этого, но еще и страх, что в один прекрасный день она может прознать правду.

– Какое несчастье, что она лишилась матери в столь юном возрасте!

Прюитт склонил голову в знак согласия, воспользовавшись этим моментом, чтобы взять себя в руки.

– Это дело давнее. Но давайте обратимся от прошлого к будущему. – Любезно улыбнувшись, он перешел с места в карьер: – Я слышал, что в последнее время у вас возникли какие-то сомнения по поводу нашего соглашения.

Президент поерзал в кресле, сверкнув темными глазами на пламя в камине.

Так вот как ты выводишь оппонента из равновесия… давая ему знать, что знаешь все его секреты.

– Я… склонен передумать, – признался Давидович.

Прюитт откинулся на спинку кресла, баюкая бокал со сливовицей в ладонях.

– Как это?

– Вы от этого соглашения существенно выгадаете.

– Разумеется, – развел руками Прюитт. – Я же бизнесмен.

– Я понимаю, но…

– Вам кажется, что вашу сторону сделки можно улучшить, – перебил его Келлерман.

Давидович уперся в него суровым взором, отбросив всякую притворную любезность:

– Я в этом уверен. Вы просите меня предоставить вашим оперативным командам материально-технические средства и транспорт вкупе с необходимыми иммиграционными и таможенными вмешательствами.

– Как мы и договорились девять месяцев назад, – подтвердил Прюитт. – А в обмен на ваше сотрудничество я улажу первый этап осуществления национальных стремлений сербов, близких вашему сердцу.

Давидович снова заерзал; щеки его налились темным румянцем, но отнюдь не от сливовицы, которую он проглотил одним духом. Частная разведывательная сеть Прюитта сообщила ему о тайной движущей силе упований сербского президента, жаждущего возмездия.

Во время пограничных стычек между сербскими и черногорскими войсками в середине девяностых родная деревня Давидовича Црвско подверглась нападению. Черногорская военизированная группировка стерла деревню с лица земли, убив его отца, мать и трех сестер. В живых остался только его дед, пытавшийся отстоять Црвско. Из-за каких-то зверских действий во время обороны тогдашний сербский президент Слободан Милошевич впоследствии заклеймил деда как военного преступника, и в конце концов тот умер в тюремном заключении.

Это переломное событие и толкнуло Давидовича в политику. Он преподнес себя как неустанного борца за прочный мир на Балканах – во всяком случае, на словах. Но Прюитту была известна правда, и он использовал этот рычаг, чтобы склонить сербского президента на свою сторону.

– С моей помощью, – давил Келлерман все на тот же рычаг, – вы осуществите свои упования поправить всю причиненную кривду, одновременно заслужив полнейшую поддержку и хвалы всей мировой общественности.

Потупленный взор Давидовича поведал ему, что слова угодили прямо в цель.

– А в обмен, – гнул свое Прюитт, – я получу права на горные разработки на клочке земли, не нужном ровным счетом никому. – Пожав плечами, он встал. – Если кому и следовало бы передумать насчет сделки, так это мне.