Читаем Яства земные полностью

Из земли бьет больше источников, чем наша жажда может выпить.

Воды непрестанно обновляются; небесные туманы падают на землю.

Если на равнине воды не хватает, пусть равнина идет пить в горы - или пусть подземные каналы доставят воду с гор на равнину. - Чудесное орошение в Гренаде. - Резервуары; Нимфеи. - Есть завораживающая красота в источниках. Необычайное наслаждение окунуться в воду. Водоемы! Водоемы! Мы покидаем вас, очистившись.

Как солнце в утренней заре,

Луна в росе ночной

Так в вашей влаге мы спешим

С себя усталость смыть.

Есть удивительная прелесть в родниках, и ключах, и в воде, которая фильтруется под землей. Она предстает потом столь же чистой, как если бы текла через хрусталь; пить ее - ни с чем несравнимое наслаждение: она бесцветна, как воздух, прозрачна, как невидимка, и не имеет вкуса; узнать ее можно лишь по необычайной свежести, и в этом ее тайная сила. Натанаэль, понимаешь ли ты, как велико может быть желание выпить ее?

А большей радости я никогда не знал,

Чем ощущенье утоленной жажды.

Теперь ты услышишь, Натанаэль,

ПЕСНЮ О МОЕЙ УТОЛЕННОЙ ЖАЖДЕ

Поскольку наши чаши были полны,

Тянулись губы, как для поцелуя;

И чаши полные пустели быстро.

А большей радости я никогда не знал,

Чем ощущенье утоленной жажды...

*

Напитки есть, которые готовят,

Лимонным соком приправляя вкус,

И апельсины выжав, и цитроны

В них кислоты и сладости союз.

И это сочетанье освежает.

Я из бокалов пил, настолько тонких,

Что думалось, когда касались губ:

Расколется и не попав на зуб.

Но все напитки в них вкусней казались,

Почти не разделяло нас стекло.

Мне из упругих кружек пить случалось,

Сожмешь ее слегка двумя руками

И вверх к губам вино бежит само.

Пил в кабачках я из стаканов грубых

Тяжелое вино, день прошагав

Под раскаленным солнцем. Много раз

По вечерам мне силы возвращала

Холодная вода из родников.

Я воду пил из бурдюков, хранивших

Неистребимый запах козьих шкур.

Я жажду утолял, припав к ручью,

Куда в жару хотелось просто лечь.

Я руки в воду погружал до плеч,

На дне невольно гальку будоража...

И впитывал прохладу кожей всей.

А пастухов, что пили из горсти,

Я научил соломинкой пить воду.

Бывало, летом долгие часы

Я в зной шагал лишь прихоти в угоду

Чтоб жажду ощутить и утолить.

Вы помните, мой друг, как ночью во время нашего ужасного путешествия, вспотевшие, мы были разбужены жаждой и пили из глиняного кувшина охлажденную им воду?

Водоемы, тайные колодцы, куда приходят женщины. Вода, которая никогда не видела света; вкус темноты. Хорошо аэрированная вода.

Вода, неправдоподобно прозрачная, в которую я хотел бы добавить синевы или лучше зелени, чтобы она казалась мне еще холоднее, - и немного аниса.

А большей радости я никогда не знал,

Чем ощущенье утоленной жажды.

Нет, все эти звезды на небе, весь этот жемчуг в море, белые перья на берегу заливов, - я еще не все их пересчитал.

Не пересчитал всех шепотов листвы; всех улыбок зари; всего летнего смеха. И теперь что мне еще сказать? Если мои губы молчат, не думаете ли вы, что мое сердце спит?

О поля, омытые лазурью!

О поля, пропитанные медом!

Пчелы прилетят, тяжелые от воска...

Я видел темные гавани, где рассвет прятался за решетками рей и люгерных парусов; утром тайный отъезд лодок, лавировавших между корпусами больших судов. Приходилось наклоняться, чтобы проплыть под протянутыми канатами швартов.

Ночью я видел, как отплывали бесчисленные парусники, уходившие во тьму, уходившие навстречу утру.

Они не так блестят, как жемчужины; не так светятся, как вода; и все же камни дорог тоже умеют излучать свет. Мягкие импульсы света на мощеных дорогах, которыми я проходил.

Но фосфоресценция, Натанаэль, ах, что сказать об этом? Материя представляется мне бесконечно пористой, согласной со всеми законами, послушной, насквозь прозрачной. Ты не видел стены этого мусульманского города, багровеющие на закате, слабо освещенные ночью. Толстые стены, белые, как металл, стены, куда днем изливается свет; в полдень он накапливается в них, а ночью вам кажется, что они как бы вспоминают, чуть слышно пересказывают его, этот свет. - Города, вы казались мне прозрачными! Видимые с холма, там, в глубокой обволакивающей ночной тени, вы светились, похожие на полые алебастровые лампы - символ верующего сердца, - светом, который заполнял вас, как поры, и сияние которого проливалось вокруг, как молоко.

Белые камни дорог в темноте; хранилища света. Белый вереск в сумерках ланд; мраморные плиты мечетей; цветы морских гротов - актинии... Вся белизна это сбереженный свет.

*

Я научился судить обо всех предметах по их способности воспринимать свет; некоторые из них, днем побывавшие на солнце, представали передо мной потом, ночью, словно соты, заполненные светом. - Я видел воды, текущие в полдень по равнине, которые потом, попав в объятия непроницаемых скал, становились вдруг залитыми богатством накопленной позолоты.

Но, Натанаэль, я хочу говорить с тобой здесь только о вещественном - вовсе не о

НЕВИДИМОЙ КРАСОТЕ - ибо

...как те чудесные водоросли, вытащенные из воды, тускнеют...

так и... и т.д.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза