ЯТ

А по соседству продавались слащавые сентенции. Они липли от покрывавшей их патоки. Продавец перекладывал их, время от времени облизывая пальцы.

– Бросьте вы свои сентенции! – услышали мы из-за спины.

– Эти бросишь – другие искать придётся. А где? – и он продолжил жевать свою жвачку. Там и вкуса уже никакого, наверное, не осталось.

На соседнем прилавке лежали разные поруки: круговая, квадратная, треугольная, трапециевидная и кубическая – составленные из вцепившихся друг в друга рук по локоть. Конечно, не настоящих, не живых – скорее всего, пластиковых, хотя смотрелись они очень зловеще и кроваво…

Мы стали свидетелями того, как человек, заплатив всего пять ятиков, получил нагоняй, и пошёл, бережно прижимая его к груди, чтобы не разбить.

– Куда ты его? – спросил Том.

– На полку поставлю, под стекло.

Рядом лысоватый пожилой мужичок, шевеля губами, читал нотацию, приклеенную на стене, сдвинув очки на нос и то и дело поднимая указательный палец кверху, как бы отмечая что-то на небесах. Прочитав, аккуратно отодрал нотацию от стены, свернул и спрятал в карман.

– … не за страх, а за совесть, – пробормотал он, повторяя последние слова, – смотря как взглянуть: какой страх и какая совесть…

– А какая разница? – спросил Том.

– Вот именно! – обрадовался мужичок. – Если разница принципиальная, их и сравнивать нельзя. Если же разница непринципиальная, то сравнивать можно: объём, размеры, вес и прочие физические характеристики – как страха, так и совести.

– Вы, должно быть, большой специалист по страху и совести, – льстиво сказал Том: когда захочет, он может показаться каким угодно. – Мы встречали людей, которые продавали свою совесть.

– Это ничего. Бывают люди вообще без совести, – сказал мужичок с огорчением, вертя его между пальцами. – С таких ничего не возьмёшь. Где они её потеряли? И не продали, нет – у них её никогда не было. Да она им и ни к чему… Я считаю их никчёмными людьми.

Мы поблагодарили, хотя ничего не узнали, и сделали приставной шаг к следующему прилавку.

На прилавке лежали сморщившиеся корешки.

– Женьшень? – спросил Том, беря один в руку.

Гид испуганно схватил его за руку, отчего корешок упал обратно на прилавок.

– Это же корни зла!

– Хорошо хоть сушёные, – сказал Том, вытирая руку о штаны. Не очень красиво, зато эффективно.

– Ничего, замочишь – и сажай, – убедительно сказал продавец. – Великолепное, восхитительное зло вырастет.

– А если не намачивать? По-другому нельзя? Что-нибудь полезное из них сделать?

– Заваришь горячей водой, настояшишь трое суток – и пей. Помогает от простуды, – пожал плечами продавец. И мечтательно добавил: – Но лучше замочить…

– Трое суток ждать… Долгонько.

– Есть мнение, – робко предложил голос сбоку.

Мы повернулись.

Маленький тщедушный человечек держал в руке небольшую смятую тряпочку неопонятного цвета – то ли понятого по-новому, то ли понятного только новым людям, то ли неопрятного – вновь спрятанного.

– Это ваше личное мнение?

Человечек замялся:

– Да как вам сказать… Собственно, я разделил его с…

Тряпочку, похоже, недавно разорвали – возможно, и пополам.

Том хмыкнул и отошёл, чуть не столкнувшись с точильщиком. Хотя мог бы услышать его рекламные выкрики:

– Точу притупившиеся вкусы – до самого тонкого! Точу притупившиеся восприятия! Точу притупившиеся взгляды! До любой остроты!

– А почему бы не наточить саму тупость? – спросил Том.

Точильщик внимательно посмотрел на Тома.

– Вы не производите впечатления тупого человека. Подумайте, кто станет подрывать основу своей коммерции? Вспомните байки о Ходже Насреддине. Я не глупее кота…

Том обиделся, но виду не подал, а, повертев в руках, спрятал в карман. Отошёл в сторону, взял из лежащей на прилавке груды мин одну и попробовал на язык. Поморщился: мина оказалась кислая.

– А других у вас нет?

– Есть приторная, слащавая, презрительная, досадливая… – перечислял продавец.

– Поберегись! – услышали мы придушенный возглас и едва успели отскочить в сторону: к магазину из длинного трейлера выдвигалась аналогичная процессия грузчиков.

Чертыхаясь и проклиная всё на свете, они ввосьмером едва вынесли вотум недоверия, поставили у крыльца и уселись на него же, вытирая пот и переводя дух.

– Куда вы его денете? – спросил Том.

– Да никуда! – возмутился грузчик. – Постоит-постоит, да обратно унесём. Толку с него!

– Как с козла молока?

– Ещё меньше.

– А вреда?

– Да и вреда, в общем, особого нет.

– А зачем он тогда нужен?

Грузчик пожал плечами:

– Сказали вынести – вынесли, скажут убрать – уберём.

– А что вы ещё привезли? – полюбопытствовал Том, подходя к трейлеру. – Можно взглянуть?

– Глянь, чё ж нельзя. Ирония.

Том подошёл к трейлеру и на цыпочках заглунул внутрь, в глубину прицепа.

В трейлере размещалась ирония, заботливо укрытая с одного края брезентом.

К грузчикам подбежал потенциальный покупатель, хотя я назвал бы его кинетическим – он беспрестанно двигался: размахивал руками, пританцовывал, кивал головой, подмигивал поочерёдно обоими глазами – тик-так, тик-так.

– Выносливость у вас есть? – спросил он.

– Всю уже вынесли.

– А терпение?

– Потерпите немного, скоро должны подвезти.