Ява

В аэропорту выяснилось, что вылет рейса на Камчатку задерживается до девятнадцати часов. Гуляли по привокзальной площади. Валерка показал место, где год назад была гостеприимная шашлычная. Он рассказывал жене, как они, призывники, кушали шашлык и пили водку. Про капитана, который привёз их в часть. Время неумолимо бежало вперёд. Ему надо было возвращаться в часть, так как увольнительная только до восемнадцати часов. Никто не предполагал задержки рейса.

Делать нечего, в семнадцать часов, немного не дождавшись начала регистрации, Валерка попрощался с женой и запрыгнул в троллейбус. Они махали друг другу. Наташа с привокзальной площади, а Валера через заднее стекло.

Наташа провожала взглядом троллейбус, увозивший мужа, и тихо плакала.

— Что плачешь, красавица? Давай погадаю, всю правду скажу, что было, что есть, что будет. Разгоню грусть-печаль, отведу тоску. По ком плачешь? Зачем плачешь? Немного возьму. Давай ручку, погадаю, — рядом с Натальей возникла фигура пожилой цыганки, от которой почему-то веяло покоем и уверенностью. — Хочешь? На картах всю судьбу расскажу.

Когда-то Валерка, ещё ухаживая за Наташей, говорил, что нельзя гадать больным, военным и влюбленным. Судьба ломается. Сейчас об этом Наташа не думала. Ей просто хотелось с кем-нибудь поговорить, отвлечься. Она протянула руку цыганке.

— Ой, вижу всю жизнь твою на твоей ладони. Будешь жить долго, счастливо и безбедно. Дай двадцать копеек, скажу, что было.

Наташа, не задумываясь, дала цыганке монетку в двадцать копеек.

— Рано влюбилась. По-настоящему влюбилась. Избранник твой тебя любит больше всего на свете. Свадьбу сыграли. Родители ранний брак не одобрили, но смирились. Дочку родила. Красавица. На папу похожа. Муж твой далеко от вас. Ты к нему в гости приезжала. Сейчас домой едешь. Дай двадцать копеек, всю правду про мужа расскажу.

Наташа отдала цыганке ещё монетку в двадцать копеек.

— Муж хороший у тебя. Молодой, красавец. Вы ровесники. Не пойму, служит, что ли?

Наташа кивнула головой.

— Нелегко ему пришлось. Сейчас вроде наладилось. Жизнь по-новому складывается. Всё у него будет хорошо. Товарищей у него много. Уважают его. Только вот…, — цыганка остановилась и посмотрела девушке в глаза, — на сердце не ты одна у него. Есть у него ещё одна любовь…

Наташа отдернула от цыганки руку. Посмотрела в глаза гадалке, себе на ладонь.

— Неправду говоришь…

— Как неправду? Разве про то, что было, хоть слово утаила? Хоть чуть неправду сказала?

— Нет, всё равно… врёшь…

— Сейчас и тогда правда. Все они, красавица, такие. Живут с одними, а любят других.

— Внимание! Начинается регистрация…, — по аэровокзалу разлилась речь из громкоговорителей, оповещая о начале регистрации на камчатский рейс.

Наташа пошла занимать очередь на регистрацию. Из головы не выходили слова цыганки. Всё делала, словно в тумане, будто робот. «Значит, не врут люди. Значит, они все такие, и Валерка такой, как все, — думала она. — А как это может быть? Ведь он так сильно меня любит. Целовал, обнимал. Он же от меня ни на шаг не отходил. Слова хорошие… красивые говорил. Без конца повторял и повторял, что любит. Как? Неужели?» Прошла регистрация, началась посадка в самолёт, а Наталья всё не могла забыть слова гадалки. Слова, которые потрясли, которые запали в самую душу и не хотели её покидать.

Тем временем Валерка достиг нужной остановки, переоделся в сарае и зашагал в часть. Он шёл и вспоминал свою любимую Наташу. Её глаза, волосы, нежную кожу, высокую грудь, руки, ноги. Всю. Ему было приятно и горько одновременно. Приятно осознавать, что Наташа любит его искренне, нежно. Горько, что до их встречи остаётся ждать ещё целый год. Нет, чуть меньше года, но всё-таки ждать. Терпеть и ждать.

Почти неделя, а время пролетело словно миг. Но минуты счастья, проведённые вместе, запомнятся на всю жизнь. И перечеркнуть эти мгновения нельзя ничем и никогда.

Глава 51

Приморский край

Через неделю всё пришло в норму. Тоска перестала грызть душу. За косметический ремонт в казарме Андрею и Валерию объявили благодарность. Обещанный отпуск переносился на неопределенное время. Замполит Марчук был немножко незаметен.

Особенно когда обои в бытовке и канцелярии высохли и, натянувшись, разгладились. О том, чтобы извиниться перед солдатами за своё нетактичное поведение, речи идти не могло. Просто в армии это не принято. Кто такой солдат, чтобы перед ним распинался в извинениях офицер? Солдат — это просто ноль. Рабсила и не более того. Сила, которую можно использовать где угодно.

В сентябре, с наступлением бабьего лета, Валерку вызвал командир части. Это был уже третий командир части за его короткий период службы в армии. Чуть выше среднего роста, плотно сбитый, косая сажень в плечах, полковник. Строг, но справедлив. «Морозоустойчивый», как его в следующую зиму будут называть в части из-за его несгибаемости в самые лютые морозы. Всю зиму его голова была покрыта только фуражкой. Никаких шапок или папах он не признавал. Лицом он отдалённо, а может, прямо, напоминал то ли якута, то ли бурята.

— Товарищ полковник, рядовой Ява…