Яванская роза

Коридор был слишком узок, и, проходя мимо, он задел меня своим огромным телом. В эту минуту мне показалось, что он хотел заговорить со мной, чего с ним не случалось с тех пор, как я хотел его ударить. Но он подавил это желание, так и не разжав свои огромные рыхлые губы. И только в глазах его, заплывших жиром, в его таких светлых, почти бесцветных глазах появилось невероятно жестокое выражение.

Невольно я оперся о дверь метиски, ко всему готовый.

Ненужный рефлекс. Ван Бек дошел до конца коридора, не обернувшись, и там исчез.

Я вышел на палубу. Не знаю, сколько времени я там провел, шагая, останавливаясь, снова возобновляя хождение.

Порой в тумане, таком же, какой окутывал море ночью, со щемящей точностью я видел метиску. Она лежала в тесной каюте. Она не спала. Ее округлые, точеные руки были подложены под голову, груди полуобнажены, как только что, когда Боб подмял ее под себя.

Конечно, она сожалела об этой минуте. Она, наверное, кричала, сопротивлялась, но не для того ли, чтобы затем отдаться? Разве не были мы с Бобом уверены, что каждая женщина хочет, чтобы ее брали силой?

У меня помутилось в глазах. Я оперся о релинг.

Внезапно, словно речь шла о моей жизни, я кинулся в обеденный зал.

Я почувствовал, что мне требуется отвлекающее средство, любое и немедленно. Иначе бы я выломал дверь каюты, в которой, я видел, видел, словно наяву, метиска ждала, призывала к насилию. Тогда никакая сила не помешала бы мне растерзать ее тело.

Сэр Арчибальд, должно быть, решил, что я сошел с ума. Я схватил его за плечи, почувствовав под одеждой хрупкие кости, встряхнул его и выкрикнул:

— Покер!.. Быстро!

— Но… но… лейтенант… послушайте… Нас только двое, — пролепетал он, ошалев от моей напористости.

Я встряхнул его сильнее, крича:

— Ну и что! Я хочу играть!

— А ваш товарищ?

— К черту! Я хочу играть без него.

Думаю, чтобы утолить жажду игры, сэр Арчибальд согласился бы взять в партнеры беглого или прокаженного. Если он и задумался на минуту, то не о моем состоянии, а о том, как этим воспользоваться.

— Покер вдвоем — это не только странно, лейтенант, — наконец молвил он назидательно, — но и неправильно. Но в кости мы смогли бы сразиться. Подходит?

Сейчас я разыграл бы даже в орлянку все свое состояние, если б имел его.

Я приказал бою дать нам стаканчик с костями, коктейль с шампанским и виски.

Я знал только два средства заставить замолчать сэра Арчибальда — Ван Бек и игра. Колосс повергал его в тягостное, болезненное молчание, зато инструменты удачи сэр Арчибальд держал в руках с наслаждением. На его бескровном лице постепенно проступила легкая краска, губы начали взволнованно подрагивать: поистине он пребывал в сильном возбуждении.

Мы играли допоздна.

Монотонность игры в кости и постоянная неудача наконец утомили меня.

— Я уверен, вы меня простите, лейтенант, не правда ли, — сказал сэр Арчибальд, вновь обретая свое болезненное празднословие, — вы поймете меня, поскольку вы джентльмен, если я позволю себе обратить ваше внимание на тот печальный, но очевидный факт, что вы проиграли восемьсот сорок долларов.

— Вы получите их в Шанхае, — ответил я. — Можете быть спокойны!

И я показал ему вексель во французское консульство.

— Замечательно, совершенно замечательно! — вскричал сэр Арчибальд. — Консул — прелестнейший человек из всего дипломатического корпуса. А здесь деньги мне не нужны… Но вы… вы… еще раз простите меня… в Шанхае вы не забудете?.. О! Умоляю вас, не сердитесь… Я знаю, что вы джентльмен, истинный джентльмен, но увлечения молодости… Да, да, я полностью вам доверяю, но мне так хочется иметь немного собственных денег.

Он понизил голос, произнося последние слова, и я почувствовал их жалкую искренность.

Это меня тронуло. Я проникся мимолетным, но явно дружеским расположением к этому маленькому пьянчуге с хорошими манерами, который непонятно почему приходил то в возбуждение, то в ужас. И к тому же предательство Боба лишило меня конфидента.

— Сэр Арчибальд, — сказал я, — доверие за доверие. Я сообщу вам о некотором открытии: на борту есть женщина. — Приняв за удивление выражение смятения, исказившее его лицо, я продолжал: — И какая женщина! Чудо!.. Это метиска.

— Нет, нет! — вдруг воскликнул сэр Арчибальд Его искривленный рот, вздрагивающие руки вызвали у меня опасение, что это delirium tremens[2]. Пронзительным, истерическим голосом он закончил: — Я вам… я вам запрещаю… Она моя. Она моя!

И он убежал.

Мне пришлось вернуться в каюту. Там, одетый, сидел на своей койке Боб. По его взгляду, неподвижно устремленному на меня, я понял, что он меня ждет и продолжал бы ждать, если бы потребовалось, не двигаясь с места, до рассвета.

— Я вел себя как мне хотелось, — медленно вымолвил он бесцветным голосом. — У нас больше нет ничего общего. У нас никогда больше не будет ничего общего. Но хочу сказать, что любой ценой помогу тебе переспать с метиской. Располагай мной как тебе будет угодно. Вот. Это все.

Он лег и погасил свет.

Я разделся в темноте.

VI