Явка с повинной

Парень принес из ресторана заказ. Крошин вежливо поблагодарил, шоколад положил Наташе на колени, сделал глоток коньяку, откусил бутерброд, поставил тарелку на свободный стул и отвернулся. Пусть видят, ни коньяк, ни икра его не интересуют. Начался заезд, Крошин не играл. Валек уныло стоял с другой стороны барьера, думая лишь об одном — как бы опохмелиться. С каждой ставки он получал рубль, а то и два. Сам не играл. Валек завороженно смотрел на стакан с коньяком. Крошин вновь оглянулся. Где же этот чертов милиционер? Худосочный глазастый дурачок, где он? А ведь я в воскресенье разыгрывал перед ним банкрота, вспомнил Крошин, взглянул на Валька и указал на коньяк. Мужичонка нерешительно протянул руку, Крошин кивнул. Валек судорожно выпил, сунул в рот остатки бутерброда, посмотрел на Крошина преданно, восторженно, полными слез глазами. Крошин улыбнулся. Скотина, животное, подумал он, тоже ласку любит.

Ночь Крошин почти не спал, забывался на несколько минут и вновь смотрел в потолок. Есть пальцевые отпечатки или их нет? Не должно, блефует старый бегемот, не мог он, Крошин, схватиться за дверь. Однако он хорошо помнит, что, когда испачкал копыто жеребца кровью и поднимался, рысак захрапел и пошел боком, Крошин отпрянул к двери денника и выглянул в коридор. Неужели в тот момент он оперся на дверь? Рука точно была в крови, потом он пошел и вымыл ее. Неужели оперся?

Крошин много раз слышал, что якобы преступник всегда оставляет следы. Их оставляют недоразвитые кретины, считал он, ненормальные. Талантливые люди глупостей не делают. Ночью он лежал на широкой тахте рядом с мирно спящей Наташей и думал, думал. Сейчас, увидев лошадей, Крошин вновь вспомнил Логинова. Вспомнил то воскресенье, заезд, как поднялся из этой ложи и решил: убью! Или я не Александр Крошин, или я убью его!

Он не собирался убивать на конюшне, шел туда, только чтобы увидеть Логинова, выслушать его объяснения. Может, старик очухается, извинится? По дороге Крошин поостыл, об убийстве уже и не думал, чуть было не повернул обратно. «Не получилось и черт с ним, — решил он и замедлил шаг. — Как-нибудь посчитаемся». Неожиданно он вспомнил, что Логинов знает его, Крошина, хуже того, наездник знает его мать, знает, что она жива.

Во время разговора в ресторане, перед тем как Крошин предложил сделку, Логинов вдруг спросил:

— Скажите, Крошин, а Питер почему покинули?

Крошин удивился неожиданному вопросу Логинова, и старый наездник пояснил, что в доме, где Крошин родился, живет племянница наездника. Логинов жил после войны в Ленинграде, заходил к племяннице и помнит Крошина еще пацаном. Мамашу же его видал нынешней весной, когда гостил в Ленинграде во время отпуска. Крошин пошутил, что земля такая тесная, не спрячешься. Тогда он всему этому значения не придал, а сейчас вспомнил. «Если старик сообщит о предложенной сделке дирекции ипподрома? — подумал он. — Дирекция в милицию, там Логинова допросят, — даже дух захватило от такой перспективы. — Хорошо, если просто выгонят с ипподрома, запретят ходить. А если узнают, что мамаша жива, а я ее давно „похоронил“? Начнут копать, что тогда?»

И вновь бешенство охватило его, теперь к нему еще прибавился страх. Из-за какого-то старого идиота пустить все под откос? Этому не бывать!

На конюшне было тихо и прохладно, Крошин шел между денниками быстро, решительно и сначала не увидел старого наездника, который стоял на коленях перед Гладиатором, ощупывал сухожилия. Крошин прошел мимо, заглянул в одну комнату, в другую, затем в сбруйную. Никого. Дверь одного из денников была полуоткрыта, Крошин подошел и увидел Логинова. Старик ощерился, видно, хотел улыбнуться и спросить, что, долю принес? Выкладывай. Он поднялся, в руке Логинов держал подкову, видимо примеривал.

— Чего молчишь, паскудина? — спросил Крошин и схватил наездника за руку с подковой.

— Не бойся, не ударю, — Логинов хихикнул и неожиданно плюнул Крошину в лицо. Он опомнился только тогда, когда старик упал. Взглянул на зажатую в руке подкову, прислонился к перегородке и подумал: молодец, теперь не торопиться, главное, не торопиться. Гладиатор переступал сильными ногами в каком-нибудь метре от окровавленной головы человека. Там подкова, здесь подкова, ударил жеребец — и каюк. Крошин опустил ладонь в уже набежавшую лужу крови, даже прикинул, какую именно подкову следует испачкать, нагнулся и провел рукой по копыту. Не торопиться, главное, не торопиться, он выпрямился, все осмотрел и остался доволен. Блестящая импровизация. В этот момент Гладиатор и напугал его, он быстро отошел к двери. Дотронулся он до двери или не дотронулся? Все помнил Крошин, все свои мысли и чувства отлично помнил, каждый шаг мог повторить. Самое главное он забыл. Да или нет? Утром он был убежден — нет, сейчас засомневался. Почему так уверен? Естественный жест. «Правую руку я держал чуть на отлете, боялся испачкаться, — в который уже раз вспоминал он. — Я мог опереться лишь левой, она была чистой. Блефуют, сволочи, запугать хотят! Нет у них ничего! Рассчитывают, нервы у меня сдадут, глупостей наделаю, побегу».