Явка в Копенгагене: Записки нелегала

Я вышла и стала собирать детей. Маленькая уже проснулась и хныкала, старшая держалась мужествен­но и с достоинством в присутствии стольких чужих дядей. Как впоследствии выяснилось, она запомнила многие детали. Ведь ей уже было около шести лет. И многие годы ей приходилось потом объяснять, что мы были на Кубе, с нами произошло недоразумение и что дяди с револьверами забрели к нам по ошибке. Я одела детей и вышла в гостиную, когда в дверь позвонили. Вся попрятались в коридор, один стал за дверью, у всех оружие на изготовку. Один из группы захвата широко распахнул дверь.

—    Проходите,— сказал он, приветливо улыбаясь, держа пистолет за спиной.

Как только человек вошел, его тотчас окружили вооруженные люди и обыскали. Это был наш приятель Серхио, владелец турбюро, родственник нашего друга Игнасио. Он принес билет на самолет в Чили, ведь «Вест» должен был улететь на следующий день. Рас­терянная улыбка застыла на его круглом добром лице.

—    Видишь, Серхио, какой тут у нас театр? — сказа­ла я ошарашенному Серхио, молодому, но уже лысо­ватому парню.— Но все это недоразумение, скоро во всем разберутся и нас отпустят.

Он продолжал молчать, очевидно находясь в состо­янии легкого шока.

Через минуту нас вывели, его же оставили в квар­тире. Серхио был последним из наших знакомых, кто видел нас, и был фактически единственным свидетелем нашего ареста. В доме никто так и не видел, как нас увели. Утром, когда его отпустили, он, несмотря на запрет, рассказал нашим друзьям о случившемся. Луис пошел прямо к начальнику Федеральной полиции, с которым был знаком, чтобы прояснить нашу судьбу или хотя бы позаботиться о детях. Его вежливо посла­ли куда подальше и велели помалкивать о том, что ему известно. Это все мы выяснили потом в процессе об­щения с охранниками и с американцами тоже. Ведь мы находились в их компании пятнадцать месяцев и пас они уже принимали за своих.

В сопровождении двух агентов контрразведки мы вышли на лестничную площадку и пошли к лифту. Малышку я несла на руках, старшую дочь вела за руку

В доме царила мертвая тишина. На улице у подъезда стояла черного цвета машина с зашторенными стек­лами. Нас посадили в машину. Ехали довольно долго. Наконец, остановились у одноэтажного здания, перед входом в которое стоял полицейский с автоматом. По-видимому, это был полицейский участок. Одет по­лицейский был в форму полиции провинции Буэнос- Айрес. Нас ввели в какое-то помещение, напомина­вшее приемную, но совершенно без мебели, и велели сесть прямо на паркетный пол.

Через некоторое время в комнату вошел лысова­тый, смуглый маленький человек с тоненькими, ак­куратно подбритыми усиками-шнурочками. Его чер­ные, как маслины, влажные глазки злобно уставились на нас.

—    Вы знаете, почему вы здесь? — спросил он высо­ким резким голосом.

—    Нет, сеньор, понятия не имею.

—   Вы — русские шпионы, которые приехали в на­шу страну заниматься подрывной деятельностью.

—   Никакие мы не шпионы, я понятия не имею, что вы такое говорите.

—   Допустим. Но вы использовали нашу страну для ведения своей шпионской деятельности, не так ли?

—   Помилуйте, о какой такой еще деятельности вы говорите? У меня дети.

—    Вам лучше сказать все правду! Ваш муж нам уже все рассказал. Он во всем признался, и будет лучше, если вы тоже все по-хорошему расскажете.

—   Что значит — по-хорошему? Что, может быть еще и по-плохому?

—   Да! Может! Для начала мы у вас на глазах будем пытать ваших детей. А затем и за вас примемся.

—    И ваша католическая вера вам это позволяет?

—   Оставьте в покое нашу веру! Она не про вас, атеистов-материалистов! Бог нас простит, если речь идет о Родине.

—    Даже пытать детей?

—    В интересах дела— да. Наша вера позволяет это.

—    Ничего я говорить не буду, пока не увижу мужа.

—   Вы этим только осложняете свое положение. Пеняйте потом на себя,— сказал он и вышел. Мы продолжали сидеть на холодном полу. В дверях стоял охранник.

Я попросилась в туалет. Дежурный полицейский проводил меня. Сначала я сводила девочек, затем пошла сама. Полицейский все это время торчал в две­рях туалета.

—   Ну будьте же джентльменом! — сказала я.— Отойдите хоть на минутку. Ведь я женщина, как вам не стыдно!

Полицейский отошел. Вынув бобину с пленкой, я разломила ее, выбросив обломки в урну, а пленку пыталась спустить в унитаз. Но пленка, превратив­шись в «бороду», никак не хотела тонуть. Преодолевая отвращение, забравшись рукой в осклизлый вонючий унитаз, я вытащила пленку и засунула ее в заплеван­ную урну, прикрыв кучей использованной туалетной бумаги и прочего мусора. Пленку эту так и не нашли. Если бы спецслужба вела записи радиосеансов «Центр — «Весты», то при наличии шифров эту радио­грамму они смогли бы прочитать. А ведь там, очевид­но, были последние инструкции по Чили и США. Воз­можно, и адреса, явки, имена. Возможно, давались координаты нашего агента, исчезнувшего в Хьюстоне.

Нудно и долго тянулось время. Снова приходил тот худой и злющий и снова угрожал. Я продолжала молчать. Утром он пришел еще раз, на тонких губах его играла ироническая улыбка.