Явка в Копенгагене: Записки нелегала

— Понимаю. Не все можно писать?

— Дело не только в этом. А шеф с вами встречался?

— Нет, не встречался… Наверное, не счел нужным. Может, очень занят был. Может, неудобно было с нами встречаться.

— Отчего так? Ведь он для вас много сделал. И, по-моему, он о вас очень хорошего мнения.

— Мы ему благодарны за это.

— А в партии вас не восстановили?

— Ну, нам никто не предлагал, а сами мы промолчали.

— Что так? Что же вы сами-то? Давайте!

— Да мы вот думаем, стоит ли? Столько времени были вне партии, и ничего, живем…

— А может, и впрямь не стоит, — согласился он, помолчав.

Дома я передал этот разговор «Весте». К моему удивлению, она не разделяла это мое мнение.

— Послушай, а почему бы и нет? Теперь, когда все прояснилось, почему бы нам не поставить вопрос о восстановлении в партии?

— Но зачем нам это нужно? Двадцать лет без малого жили без партии, так чего уж сейчас-то? Я считаю, что правильно они сделали, что не затронули этот вопрос. Ни к чему нам это.

— Нет, ну а все же. А все же! Если это реабилитация, то она получается какой-то половинчатой, неполной. Пусть даже это будет формально, но справедливость, принципиальность должны восторжествовать до конца. Или я не права? Почему бы нам не выяснить вопрос о восстановлении в партии?

— И все же я не понимаю, зачем нам это нужно.

— Мне это нужно! Мне! Понимаешь? Мне!

— Ну не хотят они затрагивать этот вопрос. И все тут. Очевидно, все это связано с очень большими сложностями. Ведь кому-то придется идти в ЦК, все объяснять… Может, кому-то еще и по шее дадут за наше дело.

— А это пускай у них голова болит. Ты как хочешь, а я все-таки хочу поднять вопрос о восстановлении в партии. Хотя бы для того, чтобы поспорить, насколько справедливо тогда, в 1972 году, с нами обошлись, исключив тс из партии. А кроме того, и в глаза кое-кому посмотреть хочется.

Это было весной 1991 года. Мы собрались на все лето в деревню.

— Вот по осени, когда вернемся из деревни, тогда будет видно, — сказал я.

В августе 1991 года после ГКЧП партия была распущена. Наш партийный вопрос снят с повестки дня. Теперь уже навсегда. Для нас, по крайней мере.

^{Москва, 1997 год}