— Марк Викторович, а ты что-нибудь слышал про π-щу на потолке? В курилке сегодня болтали, что она как знамение проступила на потолке в Большом зале. Мэр даже, говорят, батюшку вызывал, чтобы окропить помещение. А теперь туда вообще никого не пускают. Чудеса в решете, то есть в мэрии.
Марк пробурчал что-то неопределённое и Вадим Германович вначале не обратил на это внимание, но потом вдруг встрепенулся.
— Да ты ж ходил в зал перед совещанием?
Марк напрягся, рассказывать Вадиму Германовичу о картине явно было нельзя, так как после этого вся курилка об этом узнает. Он опять пробурчал что-то про темноту в зале и занятость, но Вадим Германович теперь смотрел на него уже пристально и что-то заподозрил.
— Слушай, западло своих обманывать, я тебе этого не советую.
Но Марк всё равно стоял на том, что утром было темно, да и времени у него не было разглядывать потолок. Этот довод, вроде, убедил Вадима Германовича и тот отстал. Но Марку было неприятно, что он обманул Вадима Германовича, который недавно ходатайствовал об увеличении ему оклада, при этом он сказал Марку, что безотказность и стремление помочь не ценят даже пользователи, а уж начальству на эти качества вообще наплевать. Начальство ценит только тех, кто помогает ему прогнуться перед более высоким начальством.
Евгений Подстебенко
Евгения весь день подначивало желание спросить Марка о картине, которую тот, по слухам, мог видеть, но Евгений никак не должен был выдавать свою причастность к её появлению, а всё началось со случайного знакомства с сотрудником известной PR-компании. Познакомился Евгений с менеджером «ИФА-консалтинг» Олегом на каком-то мероприятии, когда уже заканчивал учёбу в Вышке — обучение в этом заведении помог оплатить мэр посредством фандрайзинга.
Мероприятие проходило в центре Москвы в шикарном старинном особняке, бережно отреставрированном, но покурить участники выходили во внутренний двор с обшарпанными стенами соседних домов и мусорными контейнерами. Компания «курящих» разделилась на две кучки: солидные дяди и начинающие пиарщики. Евгений, хотя и не курил, подошёл к стоящему чуть поодаль молодому человеку с наивным вопросом.
— Извини, а вот тот «чел» с бородкой и есть тот самый Владимир Александрович?
— А ты из каких пенатов будешь, что Зиновьева не знаешь? Командировочный? — молодой человек посмотрел на Евгения удивлённо.
— Да нет, учусь в Вышке как стипендиат города N.
— А, муниципал. Ты угадал — это Владимир Александрович, мой шеф.
— А это правда, что он придумал «либерастов»?
— Либерасты, простилигенция — это Илья Смирнов. Ты его книгу «Либерастия» не читал, что ли? А детишки моего шефа — это «пиндосы» и «гейропа». Давай знакомится, меня Олег зовут, а тебя как?
— Очень приятно, меня зовут Евгением, сейчас у меня времени хватает только на специальную литературу и иногда, для души, читаю Пелевина, его книги для меня как симфония мыслей.
— Евгений, — оценивающе повторил Олег, — понятно, а с какими мыслями покидаешь альма-матер, Евгений?
— Хочу заняться выборными технологиями, — Евгений почувствовал, что его тестируют.
— То есть в политтехнологи метишь, а не в фигуранты?
Евгений замялся, но Олег, вроде как, и не обратил на это внимание и продолжал.
— Мы, в отличие от Вышки, работаем не с брендированием, а с обратной стороной луны — с профанацией нежелательных инвазий и глубинной аутоагрессией. Вижу — не понимаешь. Ну, вроде как настраиваем иммунную систему общества. Мы разрабатываем технологии маркировки нежелательных агентов с помощью доступных глубинному народу понятий, а потом зацикливаем агрессию народа на этих агентах. Это наша команда имплантировала в обиход такие клише агрессивного неприятия, как «либерасты», «гейропа», «пиндосы» и прочие. Агрессия здесь привязана к коду «свой-чужой». Поднимаем из глубин эволюции стайные инстинкты защиты территории: «наших бьют», «стенка на стенку» и т. п. Подключаем языческую убеждённость в з
1. Их много.
2. Их не жалко.
3. Про них вспоминают, когда они вылезают из своих нор.
4. Пласт их жизни могут перевернуть некие высшие силы (для дождевых червей — это тракторист или дачник:).
— А как же разработка позитивных политических брендов, технологии избирательного маркетинга, создание завлекательных образов кандидатов — разве за это уже не платят? И ещё, росжигание агрессии в обществе — разве это правильно?