Явление зверя

Элька процитировала Булгакова, посоветовала «плюнуть и забыть», и тут же сказала, что у нее есть для меня новая работа, а также парень, с которым она хотела бы меня познакомить, чтобы я «немного развеялась». Я отказалась и от того, и от другого, но высоко оценила ее светлый порыв.

Зоя удивилась, почему же я не уступила ни одной из сестер: может, им нужнее, раз они так унижаются! Она бы на моем месте обязательно уступила… Только мучилась бы вопросом: кому уступить, кому нужнее?!

Аня просто мне посочувствовала.

Мне было очень плохо после всех этих ссор и дележек. Мне казалось, что Дедушка уходит от меня все дальше и все быстрее… Мне так хотелось задержать его! Догнать! Побыть с ним рядом еще хотя бы немного!

И я совершила жуткую глупость: я решила, что смогу отыскать следы дедушкиного присутствия у него на родине — в Латвии.

И отправилась в путешествие.

Не буду вспоминать даже о том, как унизительно было получать визу в недавнюю союзную республику, на мою, считай, вторую родину!

Но подлинный кошмар начался уже в Риге, где все принципиально не говорили по-русски и смотрели на русских как на людей второго сорта. Я прожила в Риге два дня. Походила по знакомым улицам — не узнавая! Посидела в ресторанчиках… Они тоже изменились. К лучшему. В плане еды. Но атмосфера стала какой-то… Неестественной, что ли? Этого не объяснишь тому, кто здесь не был ДО ТОГО.

Сигулда встретила меня привычной синевой небес, ослепительным сверканием Гауи — и непривычными звуками латышской речи… Впрочем, говорили еще и по-английски. Но — ни слова по-русски! И даже русские здесь старались перейти на чужой язык, стушеваться… Словно — стыдились?! Или — боялись?!

Я поехала на родину к Дедушке… И вот это, пожалуй, было хуже всего. Как кошмарный сон! Обелиска героям-партизанам больше не было. И музея боевой славы тоже больше не было.

Возможно, меня не поймут даже соотечественники. Возможно… Но я чувствовала, как душу мою затопляет самое черное отчаяние! Это было еще хуже, чем после смерти Дедушки. Это было — словно вторая его смерть. Именно там, у него на родине, я ощутила, что потеряла его навсегда. Что все ушло безвозвратно… Ушло так далеко, что я догнать не смогу, даже если по возвращении в Москву пущу себе пулю в голову!

Наверное, именно поэтому я и в тот раз не решилась убить себя. Потому что была совершенно опустошена и понимала, что случившегося не исправить моим самоубийством.

Я вернулась в Москву бесконечно несчастная.

А на второй день раздался телефонный звонок. Звонила Элька.

— Софья, ты сидишь без работы два месяца! Понимаю, у тебя горе, но нельзя же так в своем горе закисать… Съездила в свою Прибалтику? Развеялась? Ах, вот как… Ну что ж, этого следовало ожидать. А ты телевизор вообще не смотришь? Не знаешь, что в мире творится?! Ах, не ожидала, что до такой степени… Я, если честно, тоже не ожидала. Но нам придется принять это как факт. Плюнуть и забыть. Слушай, ты еще пока не обнищала? Все-таки столько времени без работы… Я догадываюсь, что у тебя при твоем аскетизме какие-то соцнакопления должны быть, но все-таки… В общем, я клиента тебе подыскала. Совсем особенного. Только ты ему и подходишь. Нет, не сватаю… Я уже в отношении тебя отчаялась. Там — другое. Знаменитый артист. Очень знаменитый. Бабы так и виснут… Гроздьями! Но он не по тому делу… Ну, не любит он женщин, понимаешь?! Или просто боится как огня. Я думаю, это потому, что они все время пытаются его заловить и изнасиловать. Но многие считают, что он просто голубой. А у него мама после автомобильной аварии никак не восстановится… Нужна опытная сиделка. Причем такая, которая его, бедного, не будет сексуально преследовать. Я сразу подумала про тебя. Только учти: все это секрет. Насчет подозрений о его ориентации. Никто не знает, кроме нас с тобой и еще нескольких посвященных. То есть театральная Москва знает, а публика — нет. Ты еще не догадалась — кто?! Да у нас сейчас он один — всеобщий кумир! Константин Шереметьев! Вау-вау! Не слышу в твоем голосе восторга?! Ах, придешь и посмотришь, что за случай… Ну, Софья, я в тебе точно не ошиблась! И бедняжечка Шереметьев может быть спокоен за свое целомудрие… А то он боится, правда! И мне его так жалко! Ну, разумеется, мой клиент, в салон ходит, причем всегда ко мне садится. Он очень о внешности заботится. А театральный грим, даже хороший, вреден для кожи. И вот он у меня три раза в неделю — как штык! Массаж, маски всякие…

Вот так я оказалась в роскошном Доме на Набережной.

В квартире Кости Шереметьева.

Костя

До сих пор я так и не решил, что больше люблю: кино или театр.

Слишком разные это искусства.

Когда я на сцене, — мне кажется, что только в этом истинное счастье, только здесь можно почувствовать творческий экстаз!

Но когда меня снимают, да еще крупным планом, и надо сыграть какую-то сложную и сильную эмоцию… Мне кажется — вот оно, настоящее и важное!