— А знаешь ли ты, Леха!.. — Стас посмотрел на меня серьезно и проникновенно. Его глаза светились, и в них действительно не было ни раскаяния, ни сожаления, ни страха. — Мне после этой ночи легче стало! Ехал я утром домой и думал — может быть, и не зря, черт побери, я тогда один живой остался, не погиб с мальчишками, за которых я должен был головой отвечать, которых должен был домой вернуть живыми, как матерям их обещал! Которых я вернул — в железных ящиках! Мертвыми! Всех! Я, командир, выжил, а они!..
— Стас…
Он не слышал меня.
— Вот за это я готов — чем угодно на сковородку! Виноват. Каюсь, казните! А за тварей тех в человеческом обличье, которые родились на свет только для того, чтобы гадить!.. Извиняйте, я себя виноватым не считаю!
— Стас, послушай меня… Ты можешь послать меня к черту и будешь, наверное, прав, но, согласись, я знаю о них больше, чем ты…
— Ну-ну.
— Еще в Чечне, когда в подвале сидел, я понял, какие мы все идиоты — и мы, и генералы наши. Мы всех по себе меряем, кто хороший, а кто плохой, — со своей точки зрения, со своей морали, а они — ПРОСТО ДРУГИЕ, командир. Что чеченцы, что цыгане — они для нас как инопланетяне, у них законы другие и другие понятия о добре и зле.
— Ну и что, прикажешь их теперь любить и позволять над нами издеваться?!
— Мы с ними ничего сделать не сможем. Надо либо оставить их в покое, либо уничтожить весь народ, резать всех до последнего младенца.
— Ну это еще Сталин понял… и Гитлер… — буркнул Стас.
— Ну и чего они добились?
— Ну ладно, Леша, о чеченцах уже говорено и переговорено, оставлять их в покое или забрасывать бомбами… На языке уже навязло, честное слово… Ну а цыгане? Это не мы к ним пришли — они к нам. Они фасуют на кухне героин — для нас, не для себя! Они из русских солдат рабов делают!
— Стас, ты вот в милицию для чего шел?
— А иди ты на фиг! Давай теперь валить все на государство и чиновников продажных! И плакать от собственного бессилия!.. Не знаю, как ты, а я уже наплакался — вот!
Стас чиркнул ребром ладони по горлу и добавил:
— Если некому нас защищать — будем защищаться сами. На то мы и мужики, и, черт возьми, солдаты…
— Спасибо, Стас…
Мы обернулись — в дверях стояла Гуля.
Неужели слышала все?!
Гуля смотрела на меня, как мне показалось, осуждающе, а глаза у нее сияли, как и у Стаса, — священным гневом. Прямо-таки, джихад какой-то, черт возьми…
— Не мы на них первыми напали! — железным голосом сказала Гуля.
Дорогие мои, так я ведь их и не защищаю, и не оправдываю! С чего вы взяли?!
Я только не верю в то, что все кончилось и теперь мы будем жить долго и счастливо. Ну не верю!
Кривой милостиво позволил мне устроить себе каникулы, разрешил выздоравливать, поправляться, наслаждаться жизнью, но я едва не помер от скуки еще в больнице, поэтому валяться дома, пялиться в телевизор и выслушивать Инночкины словоизлияния про разных хороших писателей не было никакого желания.
Я явился к нему домой дня через три после возвращения, когда ощутил в себе силы выйти из дома, сесть в машину и крутить баранку. На самом деле — едва доехал, два раза у обочины останавливался, потому как в глазах темнело так, что дороги видно не было.
И не поперся бы я к боссу в таком прискорбном состоянии, но ничего другого не оставалось, еще одну поездку через весь город я бы точно не пережил, поэтому, стиснув зубы, я выбрался из машины и поволокся к подъезду.
В лифт я вошел с какой-то бабой, вроде бы она даже нажала на кнопку нужного мне этажа. Интересно… к актеру, что ли? Судя по суперкрутому прикиду — не иначе как горничные наниматься.
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
Это она кому? Мне, что ли?
— Вам помочь?
Еще не хватало.
— Спасибо, как-нибудь сам.
Мы вместе вышли из лифта, телка пропустила меня вперед и проследила, как я дошел до двери.
Только я хотел позвонить — хоп, и дверь отворилась сама.
Кривой стоял на пороге и смотрел мимо меня, на нее — на бабу.
Ну надо же, как интересно!..
Может, ты уберешь свою тушу от дверного прохода, откроешь мне путь к диванчику.
— Юраш? Ты что здесь делаешь?
— Падаю тебе на руки.
Нет, на самом деле я, конечно, этого делать не собирался, но если он не отойдет прямо сейчас…
А баба взялась за ручку двери актеровой квартиры, но остановилась, обернулась.
— Ну что же вы стоите, помогите ему. Вы же видите, ему плохо.
Какая проницательность!
Кривой наконец соизволил обратить на меня внимание.
— Я же велел тебе дома сидеть…
— Ну и что, мне уйти?
Кривой хмыкнул, и убрался-таки с прохода.
— Мальчишка…
Я пополз к дивану, а этот тип так и застрял в дверном проеме. Что это — у него виды на эту телку? Совсем сбрендил, бедняга.
Наверное, упав на диван, я отключился на пару минут, потому что, когда я открыл глаза, Кривой уже сидел в кресле напротив меня, вальяжно развалившись, вытянув ноги и загадочно улыбаясь.
— Ну что, как она тебе?..
— Кто? — не понял я, с трудом приподнимаясь и принимая вертикальное положение.
— Потрясающая женщина! Уникальная! Я думал, сейчас таких уже нет… Тем более в Москве!
— Готовит, что ли, хорошо?.. Или пол моет чисто? — пробурчал я.