— Я никогда не давал в жопу, — сообщает Масон и первый припадает к бутылке. Идиот, его мозг тоже не изменился. Пьют все, кроме Вероны.
— Что? Ну, было и что такого? — раздраженно выплевывает девчонка. — Я никогда не убивала человека.
Замираю. От услышанного непроизвольно сжимаю челюсти, не чувствуя, как сильно стискиваю бутылку в руке. В груди нарастает давление. Становится тяжело дышать, и я шумно втягиваю воздух носом.
— Ворон, с тобой все нормально, — Масон наклоняется вперед, — на тебе лица нет.
— Птичка, что-то не договаривает, — вальяжно протягивает Висконти.
— Заткнись, — рычу сквозь зубы. Сдерживаю себя из последних сил. Но Чезар первый вскакивает и хватает меня за грудки.
— Парни! Парни! — Масон встает между нами, отдергивая руки Чезара. — Успокойтесь! Не портьте вечер!
Я до хруста сжимаю и разжимаю кулаки.
— Я выйду подышать. — Беру в руки пальто и ухожу.
— Что это за парень, Масон? — Слышу перешептывание за спиной, но не оборачиваюсь, проталкиваюсь на выход.
Мне срочно нужно на свежий воздух, иначе я раскрошу ублюдку челюсть и выбью его белоснежные виниры.
Выхожу на задний двор и тут же вставляю в зубы сигарету. Прикуриваю рваными затяжками и с облегчением заполняю легкие дымом.
Выдыхаю, и злость начинает успокаиваться, а шум в ушах постепенно утихает. Но внезапно мое внимание переключается на тихие всхлипы. А когда я поворачиваюсь в сторону противных звуков, замечаю на пожарной лестнице худую девчонку, которая трясется от холода и одновременно пускает сопли. Блядь, ненавижу женские слезы! Продолжаю курить. Стараюсь абстрагироваться от нытья, но она будто специально начинает делать это громче.
К черту, докурю по пути. Уже собираюсь уйти, однако останавливаюсь.
Не знаю зачем, но я подхожу к ней.
Облокачиваюсь о перила, продолжая дымить, а спустя мгновение она робко поднимает зареванное лицо, усыпанное рыжими точками. Шмыгает носом и хлопает огромными глазищами. Инопланетянка.
— Че сопли пускаешь, грязнуля?
— Я не грязнуля! — огрызается малявка. На вид ей лет пятнадцать. Что она забыла на этой блядской вечеринке?
— Ты посмотри на свое лицо, — продолжаю издеваться над ней. Пусть лучше разорется, чем я буду слышать девчачье нытье.
— Это веснушки, придурок! — Молниеносно вскакивает на ноги и убегает. Я лишь усмехаюсь. Грязнуля, да еще и истеричка. И достанется же кому-то такое чудо. Докуриваю сигарету и присаживаюсь на ступеньку, устремляя взгляд в ночное небо.
26
Сделав звонок надсмотрщику, теперь имею небольшое представление о дальнейших действиях в ограничении свободы.
Отзваниваться я должен два раза в день, утром и не позднее девяти вечера. Раз в неделю явка для регистрации. В десять вечера я должен быть дома, проживание в кампусе мне запрещено.
И последнее, что больше всего меня приводит в бешенство — это принудительные работы на территории университета. Так как я не имею источника дохода, это вместо уплаты ежемесячного штрафа.
На часах полдевятого вечера, мне стоит покинуть безудержную вечеринку. Пока еще рано нарываться на проблемы. Тем более эта шумная компашка раздражает и попахивает неприятностями. Боюсь сорваться. Кулаки уже изрядно зудят от желания разбить кому-нибудь лощеную физиономию.
В тюрьме я мог хотя бы через драки выплескивать негатив, высвобождая из крови убойную дозу норадреналина. А здесь руки связаны невидимыми нитями закона, который мне придется соблюдать. Радует, что курирующий попался нормальный мужик, без предвзятого отношения и с понятиями. Думаю, со временем мы найдем с ним общий язык.
Пробираюсь сквозь толпу пьяных студентов. Кто-то танцует, кто-то сосется по пути в укромное местечко, а кто-то снимает на камеру и глумится над пьяным в стельку парнем. С одной стороны я им завидую. В голове ветер, ни о чем не думаешь. Живешь одним днем. Пьешь, куришь и трахаешься, ну и на лекции ходишь от случая к случаю. Никаких хлопот и переживаний. Беззаботная жизнь. Зато моя теперь похожа на камень, который висит на шее и тянет на дно, а я пытаюсь всплыть на поверхность и вдохнуть хоть немного кислорода.
Нахожу взглядом черную башку Масона и направляюсь к нему.
— Масон, я домой, — отрываю друга от жгучей брюнетки, у которой уже губы распухли от долбежки в десны.
— Да ты чего, оставайся, ляжешь в моей комнате. Я уже выпил, отвезти не смогу, — обращается ко мне, не убирая руки из трусиков девицы.
— Забей, я пешком пройдусь.
— Не пори горячку! Расслабься, отдохни. Барби клюнула на тебя, натяни крошку и вернись уже, наконец, на землю.
— Если я останусь, то рожу твоего дружка уже ничего не спасет. Мне лучше уйти.
— Как знаешь, как знаешь. — Он поднимает руки вверх, и девчонка строит недовольную гримасу, потеряв теплую ладонь в трусиках. — Если передумаешь, дай знать.
— Давай, я на связи.
Воздерживаюсь от рукопожатия и, хлопнув друга по плечу, направляюсь на выход.