— Как раз вчера. И сразу после похорон пошли протестовать под ратушу всей толпой… только вот это ровным счетом ничего не поменяло. Через полчаса к нам вышел главный комиссар и наплел баек о том, что следствие ведется и они делают все возможное. Что самое забавное… — горько засмеялась она. — В прессе делают акцент как раз на том, что убивают проституток, буквально по десять раз на абзац повторяют, что убили куртизанку. Когда же жертвой становится бедная приезжая девственница, об этом упоминается вскользь, и размещают эту информацию в статье так, чтобы оно не отложилось в памяти. Таким образом, в общественном сознании речь идет именно об убийстве шлюх, а нас мало кому особо жаль. Так что и недовольств среди горожан куда меньше, чем если бы каждый раз буквально в заголовке огромным шрифтом сообщали о жестоком убийстве какой-нибудь невинной горничной из глубинки. А это, в свою очередь, только подтверждает и так очевидный факт: искать, и уж тем более судить этих мразей никто не собирается. Потому…
Илону прервал внезапный звук громких, тяжелых шагов, с которыми мимо кухни, в направлении выхода из борделя, прошел дорого одетый тучный мужчина неприятного вида, с маленькими глазенками, большим носом и вспотевшими светлыми волосами. Несколько секунд спустя послышался стук входной двери.
— Похоже, Эмма уже освободилась. Сейчас примет душ и подойдет, — спокойно сказала Илона. С тем самым спокойствием, от которого у меня по спине пробежали мурашки, потому что то, что внушало мне ужас, было для этих женщин чем-то будничным, привычным. Но от привычности не становилось более приятным.
Понимая, что ничего внятного в эту минуту не скажу, я просто утопила взгляд в чашке чая. И понемногу попивая его, что-то невнятно отвечала на нейтральную болтовню Илоны, пока наконец не услышала знакомое:
— Неожиданная встреча, леди Фрост.
Подняв взгляд, я встретилась им с глазами куртизанки и тут же удрученно вернула его в чашку чая.
— Прости, что не пришла раньше. Не было с кем ребенка оставить, — проговорила я, переминая пальцами край рукава своей блузы.
— Брось, я все понимаю, младенец это не ваза, которую можно в любой момент поставить на удобное место, — вздохнула Эмма, и налив себе чая в кружку с цветами сирени, села напротив меня. — К тому же, я сама просила тебя не лезть в это дело, и мы вроде как даже договорились. Так ведь? — уточнила девушка, с выжиданием посмотрев на меня.
— Ее дочь, что с ней теперь будет? — не выдержав, всхлипнула я. Черт, а ведь даже не собиралась распускать нюни!
— Многие из тех, кто дружил с Астрид, скинулись. Получилась не то чтобы огромная сумма, но ее матери этого хватит на первое время, чтобы немного перестроиться и приловчиться к тому, что теперь ей на старости лет придется еще и тащить маленькую внучку. Самой Азалии она, конечно же, ничего пока не говорила. Приезжала на похорон одна, оставив ее на свою хозяйку. Та добрая женщина и вошла в положение. Как и когда решится сказать девочке, что мама уже никогда не приедет — не знаю, и если честно, даже думать об этом не хочу. Потому что тогда точно снова сорвусь.
— Почему это случилось с той, у кого есть ребенок? — не выдержав, снова всхлипнула я, всеми силами стараясь сдерживаться. Расклеиваться перед Эммой, которая в лице Астрид потеряла близкую подругу, казалось мне так эгоистично!
— А на самом деле тут не надо было и долго гадать, чтоб попасть в чью-то мать, — сплюнула она сквозь стиснутые зубы.
— Хочешь сказать, у многих куртизанок есть дети?
— Очень у многих, — напряженно проговорила Эмма, с силой сжимая пальцами свою горячую чашку. — И Астрид даже не была первой жертвой этих выродков, после которой где-то остались сироты.
— Чтоб они сдохли, — отчеканила я, понимая, что крупно дрожу.
— К сожалению, они вряд ли так просто выполнят нашу просьбу, — горько выдохнула куртизанка. — Я опять все эти дни обивала какие только возможно пороги, только вот все без толку. Просто игнорирование, закрытые двери, в лучшем случае — заверения обязательно все решить, сквозь которые без малейших усилий читается: «Просто убирайся и не путайся под ногами, я все равно даже пальцем не пошевелю». Еще никогда я не чувствовала себя настолько жалкой, слабой и беспомощной. А это, заметь, тебе говорит шлюха.
— Тем вечером, когда это случилось… — протянула я, смачивая пересохшее горло обжигающим глотком. — Аркадий тогда был сам не свой. Ему в самом деле не безразлично все это…