Язычник эры Водолея

Когда я думаю об извечной проблеме «отцов и детей», о том, как серчают родители, в том числе я сам, вместо успокоительной пилюли я иногда вспоминаю двустишье молодого поэта А. Алякина:

За ночные страданья, за душевные муки
Нашим детям за нас отомстят наши внуки!

Я уверен, что она подрастет и поймет меня, как я с опозданием понял своих родителей. Конечно, хотелось бы, чтобы она это сделала пораньше, пока я у нее еще есть.

Все врачи в один голос утверждают: все лучшее закладывается в ребенка до 12 лет. Потом те ощущения, которые в него вложены, просто форматируются обществом. Структурируются, приводятся в некую систему, зачастую заужая творческий потенциал ребенка. Мне этого делать не хочется. Да, она не дирижировала в пять лет большим симфоническим оркестром. И замечательно! Зато мы играли с ней в баскетбол. Читали книжки. Она, как и я, общеспособный ребенок. Поэтому долгое время будет человеком без определенных занятий. И пусть! Зато, я уверен, что наше с ней чтение в библиотеке, игра в баскетбол и путешествия еще не раз ее выручат в жизни!

У меня, между прочим, как утверждают многочисленные экстрасенсы, мозг вообще дремал до двадцати двух лет. Проснулся только после того, как я первый раз вылечился от пьянства. Этого я, конечно, дочери не желаю. Поэтому честно рассказываю ей о том, какой дурной у нее был отец в молодости. Зачем я это делаю? Да потому, что дети всегда не хотят быть похожими на своих родителей! И особенно не любят, когда родители врут.

Я собираюсь ей завещать, как и отец мне, чувство юмора, непримиримость к предательству, преданность друзьям и пытливость мозга. Вот это я понимаю — настоящее наследство! Не то что дом с озером и горой в Швейцарии, который любой ребенок может пропить или прокурить…

— Кстати, о чувстве юмора. Как вы считаете, оно передалось ей по наследству?

— Надеюсь. Правда, когда ей было годика четыре, она впервые попала за кулисы на мой концерт в Питере. Четырехтысячный зал. В таком зале зрители смеются особенно, как бы заводя собственной критической массой друг друга. Довольный успехом, я вышел со сцены, а она смотрит на меня и плачет:

— Что, — спрашиваю, — случилось?

— Папа, почему над тобой все смеются?

Но шли годы… Она не раз побывала с тех пор за кулисами и, я уверен, уже не представляет жизни без иронического к ней отношения. Недавно, например, наблюдала за тем, как подруги нашей мамы прощаются, когда уходят от нас:

— Папа, ты заметил? Это точно для тебя. Они целуются и при этом говорят: «целую». То есть как будто тот, которого поцеловали, совсем тупой и не понимает, что его поцеловали. Вставь в «Только наш человек!»

Мне нравится, что она влюблена в КВН. Причем в КВН в целом и во всех его участников поименно. Вообще, я считаю, это очень здорово, что у нас в стране возродился КВН, да еще и так мощно. А у нас играют повсюду: в институтах, школах, детских садах, яслях и… даже на зонах! Это ли не спасительный задаток Всея Руси. Ни в одной стране мира такой молодежной игры не существует. КВН объединил всех быстромыслящих молодых людей. Практически заменил ВЛКСМ в лучшем смысле этого слова. У нее, кстати, много друзей среди КВНщиков. Она и меня познакомила со многими КВНщиками. Большинство из них очень способные. Им только немножко не хватает профессионализма, зато они умеют «зажигать». Нашему поколению надо этому у них учиться. А им тоже есть чему поучиться у нас! Вот так, собственно, легко и решается проблема «отцов и детей».

— В чем еще ваша дочь старалась быть на вас похожей?

— Особенно она меня зауважала лет в пять-шесть, когда увидела, что я, несмотря на возраст, умею ходить на руках. Вскоре тоже научилась делать стойку вверх ногами. Кувыркалась целыми днями, везде: на пляже, на газонах, дома, в гостях. Видимо, ей, как и мне, нравится видеть мир не перевернутым, как мы привыкли, а таким, как он должен быть. Потом, увидев, как я сел на сцене на шпагат, научилась и этому. Только в отличие от меня ей при этом не больно.

— Ей, наверное, нелегко быть дочерью Задорнова среди своих друзей? Вас же все знают. К ней должно быть повышенное внимание.

— С одной стороны, моя фамилия придает ей некоей гордости. С другой — она ей, конечно, в тягость. Слишком часто в подростковом возрасте дети бывают жестокими, стараются сказать какую-нибудь гадость про маму или папу, тем более если это люди известные.