Язычники крещеной Руси.

Что должен был ответить на этот плач любой христианин того времени… впрочем, почему «был» и почему только того? Ещё в XX веке на знаменах православных воинств красовались знаменательные слова: «Чаем воскресения мёртвых и будущего веку».

И так было с первых веков православия на Руси – ещё первый митрополит русской церкви Иларион, живший за полтора века до создания «Слова о полку Игореве», в своём «Слове о законе и благодати» выдвигает воскресение из мёртвых как основной догмат христианства ^[48].

Пасха – день Христова Воскресения, прообраз грядущего телесного воскресения людей – была у православной Руси самым любимым праздником. И ещё в Московской Руси переписывали «Слово святого Дионисия о жалеющих» – то есть творящих ритуальные обряды оплакивания мёртвых, чрезмерно, с точки зрения христианства, сокрушающихся об усопших.

Любому христианину естественно и даже необходимо было бы ответить на горький плач русских жён: «Не плачьте! Да, сейчас смерть разлучила вас с возлюбленными, но будет день Воскресения, и перед лицом Спасителя вы встретитесь вновь».

Автор «Слова о полку Игореве» уничтожил возможность такого утешения буквально в зародыше. Не зря древняя демоница скорби, тоски, вдохновительница погребальных обрядов Желя, по имени которой, собственно, и называлось осуждаемое авторитетом святого Дионисия «желение», несётся по страницам поэмы.

Плач русских жён он предварил страшным, с христианской точки зрения попросту чудовищно кощунственным утверждением: «а Игорева храбраго пълку не кресити!» Мало того, он впоследствии повторяет это, отвергающее основные догматы христианства, утверждение. Не будет никакого Воскресения!

Воины, ушедшие в поход вопреки явленной в знамениях воле Древних Богов, ушедшие в чужую землю без погребального обряда, НЕ ВОСКРЕСНУТ. Они никогда не увидятся с возлюбленными. Колесо перерождений раскидает их навсегда…

Что ж удивляться тому, что «Слово о полку…» дошло до нас в единственном списке? Надо удивляться, что оно дошло до нас вообще – и, удивляясь, поблагодарить неведомого инока-переписчика, дописавшего к заключительным строкам «Слова» благочестивое: «побарая за христьяны на поганыя плъки… аминь».

Неважно, что в поэме, словно не знающей Христа и чуть ли не на каждой странице поминающей древних Богов, оплакивающей убийцу монаха-мученика и отвергающей основополагающие догматы христианской веры, такое окончание смотрится не более естественно, чем смотрелось бы мусульманское «бисмилляху рахмани рахим» в конце «Песни о Роланде» или «Сказании о Мамаевом побоище».

Не будь их, мы вообще бы не знали «Слова о полку…». Так что в этом – и только в этом – смысле небезызвестный диакон Андрей Кураев прав, называя «неведомого монаха» «автором» великой древнерусской поэмы ^[49].

В тот день, когда чернец-переписчик «прикрыл» явно языческое сочинение добродетельной припиской, состоялось, можно сказать, второе рождение великого произведения.

Однако сомнений в подлинном вероисповедании её создателя лично у меня более не возникает.

Человек, пятнадцать раз использовавший слово «слава» (причём только применительно к князьям; для сравнения – тот же Заточник упомянул это слово лишь единожды, в цитате из Псалтыря, и, естественно, в отношении бога) и словно не знавший таких слов, как «смирение, гордыня, покаяние, грех, спасение»; верящий в приметы, снотолкования и силу языческих молитв, но обходящий презрительным молчанием силу «креста животворящего» и служителей церкви Христовой, воспевший убийцу христианского мученика и прямо заявивший о своём неверии в грядущее воскресение мёртвых… такой человек просто не мог быть христианином, пусть сколь угодно поверхностным и «двоеверно живущим».

Если б одно, ну два прегрешения из этого списка – речь ещё могла бы идти о непоследовательности в христианстве, но наблюдается как раз последовательность – вот только совершенно нехристианская.

Перед нами, читатель, последовательный, убеждённый язычник, один из тех, кто за два столетия не смирился с торжеством чужой веры, из тех, для кого, по выражению автора «Повести временных лет», «вера хрестьянска уродство есть».

Восхищаясь древней песней Русской славы, помните, читатель, – это всего лишь крохотный осколок, отблеск языческого Солнца в обломке разбитой чаши. Вся вот эта дивная прелесть, скоро третий век как вдохновляющая лучших художников, поэтов, композиторов, – это, образно выражаясь, всего лишь одно из колец на коновязи, что стояла во дворе храма культуры языческой Руси.

Поверите ли, что сожжённый храм был «сараем»?

Открыто выступить против христианства и Христа создатель «Слова…» не решался – всё же новая вера уже два века как господствовала в городах Руси. Он просто молчал про них – как Кирилл Туровский обходил молчанием огромные капища, на которых продолжались жертвоприношения и в его времена.