Язык ада.

— На самом деле я не написала ни слова, только передала информацию по телефону. К счастью, сегодня суббота, а в конце недели никто не хочет работать. В противном случае прислали бы кого-нибудь из редакции.

— Вы будете освещать работу конгресса и дальше?

— Насчет конгресса не знаю… Я вот насчет смерти Валнера… об этом будут писать еще несколько месяцев. Что-то всегда происходит где-нибудь в другом месте, и наконец что-то случилось и у нас. Моя сегодняшняя статья будет описанием атмосферы, царящей здесь на следующий день после смерти Валнера. Пересуды в кулуарах, реакция публики…

Я зевнул.

— Я уже знаю, кто была его подруга, но она показалась мне такой скучной.

— А я тебе тоже вчера показался скучным?

— Нет, это нельзя сравнивать.

— На самом деле доктор Деспина знает намного больше, чем я. Интересно, хорошо ли получатся фотографии.

— Сомневаюсь, у нее смазанный профиль.

— А ты не сделала снимков анфас?

— Нет. Я предпочитаю снимать в профиль. Сейчас мне нужно сделать несколько снимков места, где умер Валнер. Ты не сходишь со мной? Я боюсь идти одна.

Мы поднялись на пятый этаж. Дверь была закрыта на ключ и заклеена бумажной лентой. Чтобы перейти в другой корпус, нам надо было подняться на террасу.

Мы подошли к железной конструкции, которая напоминала мне крышу зимнего сада. Это было последнее, что видел Валнер перед смертью: прямоугольную впадину, наполненную дождевой водой. На несколько секунд в воде появились наши отражения. В перевернутом изображении я увидел Химену, взявшую на изготовку свою фотокамеру.

— Ты всегда делаешь снимки сама?

— Да, я делаю все, как военный корреспондент.

— И о чем ты пишешь в Порто-Сфинксе?

— Накануне лета — о туризме. Если к нам вдруг заедет какая-нибудь знаменитость, я делаю снимки и задаю пару вопросов. Иногда пишу о происшествиях, полицейских делах… Но меня публикуют редко. Когда случается что-нибудь важное, посылают журналиста из штата газеты.

Мы спустились по лестнице к недостроенному бассейну. Химена медленно приблизилась к котловану, как если бы тело Валнера все еще было здесь. Я остановился у бортика и увидел под водой блеск монетки. Я спрыгнул вниз — на «мелкоту», где не было воды. Потом прошел вперед, пока подошвы моих ботинок не ушли под воду, и наклонился над монетой.

— Что это? — спросила Химена.

— Никелевая монета в один песо 1969 года. Они вышли из обращения в начале семидесятых.

Химену монета не заинтересовала. Она сфотографировала крышу, пустую лестницу, кота, который прогуливался по карнизу. Я положил монету в карман. Слой покрывавшей ее ржавчины был очень тонким. Я поцарапал ржавчину, под ней были видны следы зубов.

Вряд ли это был амулет Валнера. Я бы не удивился, если бы он носил на себе камни с якобы магической силой, мумифицированного скорпиона, кристаллы, руны, да что угодно, — но не настолько невинный и лишенный всякого смысла предмет, как вышедшая из обращения никелевая монетка.

XII

Почему-то я был уверен, что время изменило Наума не в лучшую сторону. Но когда он вышел из серого микроавтобуса, навстречу ветру, безуспешно пытавшемуся растрепать его прическу, я отметил, что Наум приобрел властный вид, намеки на который проглядывали в нем еще в молодости.

Я подошел и протянул руку для рукопожатия. Но он обнял меня и заявил:

— Ты не меняешься. Даже куртку носишь ту же самую, из овчины.

Я никогда не забочусь об одежде и никогда ее не покупаю. В этом я целиком и полностью полагаюсь на жену, которая иногда ошибается в выборе размера, модели или цвета. Наум же — напротив. Он всегда одевался с особой тщательностью, и еще ни разу не было, чтобы его ботинки блестели больше, чем это нужно, или фасон его одежды свидетельствовал о бездумной погоне за модой; это была та самая неброская элегантность, которая свидетельствует о безупречном врожденном вкусе, — элегантность, которую нельзя приобрести за вечер в модном магазине с кредитной карточкой в кошельке.

Я должен был присутствовать и во время их с Анной пылкого обмена приветствиями. Они заговорили о каких-то общих знакомых, через которых они получали новости друг о друге; они были как два монарха, вспоминавших своих приближенных.

Подошел Кун, чтобы официально приветствовать вновь прибывшего; он улыбался с таким облегчением, как будто Наум уже знал решение всех его проблем.

Мы расселись за столом, чтобы позавтракать. Кун усадил Наума во главе стола, следуя строгим правилам вежливости, разговор был ни о чем — об единственно возможной теме для беседы все предпочитали молчать. Меню было разнообразнее, чем в предыдущие дни. Вино было доставлено из малоизвестных погребов «для своих».

— Шофер мне все рассказал, — сказал Наум, едва усевшись за стол. — Да и по радио сообщали.

— Ты был знаком с Валнером? — спросил я.

— Мы иногда переписывались. Его заинтересовала моя книга о лингвистике и алхимии. Я никогда не встречался с ним лично.