Язык есть Бог. Заметки об Иосифе Бродском [с иллюстрациями]

Август 1990 года, на даче у поэта Томаса Транстремера с женой. Среди прочих гостей — китайские поэты Бей Дао и Ли Ли. Погода замечательная, компания симпатичная — и Иосиф в прекрасном настроении. Только что опубликовано стихотворение Транстремера «Траурная гондола», и Иосиф вдруг загорается идеей перевести его на русский. Оно начинается словами: «Två gubbar, svärfar och svärson…» («Два старика, тесть и зять…»). Мы садимся на стулья в саду. Не успел я объяснить, что такое «Två gubbar», он опережает меня: «Два старых хрена, да?» Я говорю, что обычный перевод — «два старика», но он настаивает на своем. Он был прав, «правильный» перевод был бы эвфонически значительно хуже.

■

Когда-то Сьюзен Зонтаг возмущалась в разговоре со мной, что Иосиф принял приглашение на ужин к Рональду Рейгану в Белый дом: «Сама бы я никогда в жизни не пошла!»

[Фото 42. На приеме у Рональда Рейгана в Белом доме в ноябре 1988 г.]

Ужин, устроенный в честь премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, состоялся 16 ноября 1988 года. Иосиф сидел за одним столом с вице-президентом Бушем и английским художником Дэвидом Хокни. Среди прочих гостей с творческими профессиями были Михаил Барышников, писатель Том Вульф, певец Майкл Файнштейн, актеры Том Селлек и Лоретта Янг. Сьюзен Зонтаг было не понять то чувство удовлетворения, если не триумфа, которое испытывает человек, выброшенный из Советского Союза, получив приглашение в Белый дом от президента Соединенных Штатов. К тому же, в отличие от нее, у Иосифа не было принципиальных идеологических разногласий с Рейганом.

■

Встретившись с Генри Киссинджером — может быть, на том же ужине в Белом доме, — Бродский задал ему следующий вопрос: «Господин министр, если назвать одну движущую силу, стоящую за американской внешней политикой, то что это будет?» Киссинджер ответил: «Торговля».

■

Август 1994 года, мы в машине по дороге на дачу, которую Иосиф снимает на одном из островов Стокгольмского архипелага. Я спрашиваю, хочет ли он, чтобы его дочь Анна, которой был год с чем-то, знала русский. «Зачем, чтобы папу читать?» — воскликнул он небрежно, глубоко затягиваясь сигаретой. Я напомнил ему, что русский язык, он не только Бродского, но и Пушкина. Он ответил: «Это резонно».

■

Однажды, едва войдя в дверь, Иосиф замер, увидев мой бордовый бархатный smoking-jacket, только что купленный моей женой в Париже. Он осыпал его восторженными эпитетами и заключил полуутверждением-полувопросом: «Может быть, это просто вы».

[Фото 43. Молодые модники Ленинграда любили соревноваться, у кого самая клёвая одежда. Эти джинсы Бродский получил от западных друзей в 1967 г. — таких не было больше ни у кого, и он попросил своего друга Бориса Шварцмана снять его в них. О кожаную нашивку он зажигал спички.]

Иосиф в вопросах одежды держался весьма определенных мнений, как и во всем остальном. Как-то я спросил его, что он думает о другом английском предмете моего гардероба, моем Norfolk jacket (твидовом охотничьем пиджаке с хлястиком и шлицей сзади), которым я очень гордился. Он погладил его рукой. «Женщина», — последовал его комментарий. Отношение к одежде было у него столь же инстинктивно-физическим, как и его отношение к людям: оно было следствием главенствующего значения, которое Бродский придавал визуальному впечатлению.

■

Одним из любимых шведских блюд Иосифа был лосось, маринованный по-шведски (gravlax), особенно в сочетании со шведской полынной водкой (марки «Båska droppar»). О силе его любви к этому блюду свидетельствует ответ, который Иосиф дал во время выступления и Лондоне на вопрос, почему он так часто бывает в Швеции: «Потому что там есть дама, которая совершенно замечательно готовит лосося». Дама эта — моя жена.

Разумеется, ответ был шуточным — но не только. Ибо отношение Иосифа к еде было таким же страстным, как его интерес к одежде.

До сих пор я ощущаю присутствие Иосифа в нашей кухне, его бурный энтузиазм перед предстоящим ужином. Помню его детскую радость, когда жена в первый раз приготовила котлеты — так же, как их когда-то делала его мама: и с укропом, и с петрушкой. Он их не ел, с тех пор как его выбросили из СССР. Теперь, когда ему подали котлеты, да еще с отварной картошкой (как редко едят в США), восторгу не было границ.

После этого котлеты навсегда стали составной частью меню — в том числе и в последнее его посещение нашего дома, в сентябре 1994 года. Он уплетал котлету за котлетой, вопреки повторным предостережениям жены: он должен быть осторожен из-за сердца. Но не успевала она выйти из кухни, как он хватал еще одну, виновато ухмыляясь. «Мой идеал — это кастрюля с котлетами, и чтобы руками из нее доставать одну за другой», — объяснил он когда-то Андрею Сергееву.

■