Как уже было отмечено выше, и в языке есть два фактора, которые дух не всегда объединяет должным образом; язык образует понятия, вводит в жизнь господство мысли, но делает это посредством звука. Возбуждение духа, обусловленное языком, может вылиться в то, что, обращая основное внимание на мысль, ее начинают пытаться выразить иным, более непосредственным путем — либо более чувственным, либо более чистым, независимым от звучания, представляющегося случайным; в таком случае к слову относятся лишь как к вспомогательному средству. Но, с другой стороны, мысль, облаченная в звуки, может осуществлять как раз главное воздействие на дух; звук, превращенный в слово, может воодушевлять, и тогда языку отводится главенствующее пололюние, а мысль предстает лишь как вытекающая из него, неразрывно с ним связанная.
Поэтому при сравнении языков с индивидуальностью наций хотя и необходимо прежде всего определять их общую духовную направленность, но вслед за этим нужно обязательно обращать внимание и на упомянутый выше признак — отношение к звуку, тонкое чувство различения его бесчисленных созвучий с мыслью, готовность в чутком согласии с ним придавать мысли разнообразнейшие формы, которые дух никогда не смог бы найти, двигаясь извне, путем абстрактной классификации, ибо формы эти возникают именно в глубине чувственного материала. Было бы нетрудно показать, что этот путь должен наилучшим образом приводить к цели во всех видах духовной деятельности, ибо человек становится человеком лишь через язык, а язык становится языком лишь потому, что только в слове ищет созвучия для мысли. Но сейчас мы можем оставить эту тему в стороне, сказав лишь, что язык вряд ли может достичь высокого совершенства на каком-либо ином пути, кроме этого. Все то, что выдвигает на первый план и освещает членораздельность звуков, или, иными словами, их мыслеобразующую способность, жадно изыскивается при таком направлении духа, и поэтому буквенное письмо, беспрестанно представляющее духу членораздельность звуков сначала посредством их изображения, затем в результате входящей в силу привычки и при самом глубинном процессе мышления, должно находиться в теснейшей взаимосвязи с индивидуальными языковыми предпосылками каждой нации. Изобретено оно или привнесено извне, оно может производить свое полное и своеобразное действие только там, где уже до того смутно ощущалась в нем потребность.
Столь непосредственно связанное с внутренней природой языка буквенное письмо неизбежно влияет на все его сферы, и потребность в нем ощущается всюду. Я напомню здесь всего лишь о двух моментах, связь письма с которыми наиболее очевидна: о ритмических достоинствах языков и об образовании грамматических форм.
Относительно ритма в этой связи вряд ли необходимо что-либо добавлять. Там, где взаимные соотношения звуков устанавливают правила из сочетаемости, неизбежно налицо чистое и полное произнесение звуков, выделение отдельных звуков, заботливое внимание к их своеобразным различиям. Конечно, ритмическая поэзия имелась у всех наций еще до появления у них письма, при этом у некоторых она была слоговой, а у немногих, высокоорганизованных народов, достигала в этом отношении большого совершенства. Но появление алфавита, бесспорно, могло отразиться на поэзии только самым положительным образом, а до него уже само наличие поэзии свидетельствует о столь развитом чувстве природы отдельных языковых звуков, что для этого чувства недостает только обозначения — так же, как и в других случаях человек часто бывает вынужден ждать от руки судьбы чувственного выражения того, что давно уже созрело в его душе. Ибо при оценке влияния буквенного письма на язык нужно прежде всего обратить внимание на то, что и в этом письме, собственно, заложены два фактора: выделение артикулированных звуков и их внешние обозначения. Мы уже отметили выше, при обсуждении китайского письма — в данном случае то же самое утверждение можно распространить и на алфавитное письмо, — что не всякое использование звуковых обозначений оказывает на язык решающее влияние, такое, какое обеспечивает для нации и ее языка принятие буквенного письма в его настоящем виде. Напротив, если выдающиеся языковые предпосылки народа подготавливают и обусловливают внутреннее восприятие членораздельного звука (являющееся как бы духовным компонентом алфавита), то и при отсутствии алфавитных знаков, еще до возникновения буквенного письма, народ этот может частично пользоваться его преимуществами.