Язык, который ненавидит

– Шути у меня! Первому наливай, понял!

Гвоздь примирительно сказал:

– Будет, Варя. Итак на ногах нетверд, куда еще?

– Лей, пока жив! – бушевал Варвара. – Ухи оборву, глаза выгрызу! Лей, Трухач!

Гвоздь усмехнулся и пожал плечами. Лысый, покорясь, налил Варваре полную кружку. Стрелок, услышав спор, что-то крикнул – никто к нему не обернулся. На этот раз Варвара пил не с такой жадностью. Он делал два-три быстрых глотка и замирал над кружкой, уставя в нее остекленевшие глаза. Монька доставал пальцами из кружки разбухший чай и жевал его, глотая. Лицо его становилось черным, глаз все больше багровел. Бросив опустевшую кружку в огонь, Монька затянул невнятную песню. Лысый ловко извлек кружку из жара и швырнул ею в Моньку.

– Не вой! – сказал Лысый. – Не волк.

– Ты! – бешено крикнул Монька, пытаясь встать и не держась на расползающихся ногах. – Сунь грабки в карманы, пока не выдрал с костью. С кем сидишь, оторва? Меня уважать надо, понял!

Лысый тоже встал, неторопливо сбросил рукавицы и спокойно засунул руки в карман. Он был готов к драке. Ему хотелось с кем-нибудь побиться смертным боем – рвать тело зубами, выламывать руками кости. Как Монька ни разбесился, он понял, что борьба пойдет на жизнь и стрелок не сумеет их разнять. Он на секунду заколебался – кидаться ли?

Гвоздь, поднявшись, властно положил руку на плечо разъяренного Моньки.

– Спокойно, Монька! Все мы здесь авторитетные, ни сявок, ни шестерок. А толку что? И ты подохнешь, и я, и Лысый… Может, один Варвара выдюжит молоденький, крепче нас…

– Крепче, конечно, – зло бросил Митька, наклоняясь через костер ближе к Лешке Гвоздю. – Думаешь, не видим отчего? Четырехсотку каждому дают, а ты от своей пайки завсегда кусок ему отколупнешь. Спите вместе – платить приходится…

Гвоздь кротко сказал:

– Вот и хорошо, что увидел. А сейчас проглоти ботало, а то вырву из глотки с корнем. Ты меня, вроде, знаешь – два раза не повторяю.

Митька замолчал и отодвинулся. Разговоры на минуту оборвались. Даже стычка между Лысым и Монькой не произвела такого действия, как короткая перебранка Митьки и Лешки. Митька уже жалел, что слишком свободно коснулся того, о чем надо было держать язык за зубами. У Лешки Гвоздя от слов до дела дорога была в один прыжок, и живым из его рук в драке еще никто не выбирался. Кротость в его голосе считалась особо плохим знаком. Один Варвара мало считался с настроениями Лешки, ему одному Лешка спускал то, что другим не проходило.

Обиженный грубостью Лысого, Монька на время притих, как и все. Потом он снова забормотал, злобно посверкивая глазом на Лысого:

– Я тебе не Андрюшка с бабой и выблядками своими. Духарик – годовалую пацанку топором рубить! Я прямо иду. С Васькой Фокиным – нож на нож, ни он, ни я в сторону, не тебе чета – Васька… Другого такого не бывало, богатырь, сволота! Где Васька, спрашиваю? Нет, ты скажи, где Васька? А я – вот он, я! Ваську сгноил, еще не одного сгною!

Гвоздь, усмехаясь, поинтересовался:

– Глаз ему, однако, выплатил. Не жаль?

– Или! У меня глаза были те! Пики! Нечтяк, и одним вижу. Он меня пером по щеке, настоящая боевая финка, не что-нибудь, а я коротенькой самоделкой в орла – ноги кверху! Сколько крови вылилось! Тринадцать штук резал, другого такого не попадалось кровянистого!

– А вот Касьян вовсе был без кровей, – задумчиво проговорил Гвоздь. Жижа черная полилась – со стакан, не больше. Я так думаю, кровь у него вся перегорела, пока я с ним баловался.

Пашка Гад поднял опухшее от чифиря лицо и попросил:

– Расскажи, как вы Касьяна кончали. Тот пахан был! Начальник лагеря без охраны в его барак не ходил, правда? И чтоб его на работу – ни-ни! Ни один нарядчик не смел.

Лешка Гвоздь закрыл глаза, вспоминая приятную историю расправы с Касьяном. На лице его блуждала темная улыбка. Митька взглянул на эту зловещую улыбку и поспешно опустил глаза. Гад повторил свою просьбу. Лысый молча подбросил в костер веток и пошуровал в нем. Он сам не раз убивал, когда другого выхода не было, но не стремился к убийству. Смерть была накладным расходом воровского дела, но не предметом наслаждения. Касьяна он знал хорошо, даже дружил с ним. И он видел собственными глазами, что сотворили с Касьяном – мороз на секунду пронзил его всего.