«Язык наш свободен»

1. Чтобы ответить на первый вопрос, я предпринял небольшое исследование: в двух местных газетах «Рабочий путь» за 1988 и 2006 годы отыскал две похожие статьи, в первой речь шла о семье Чуриных, взявших в аренду заброшенную ферму, во второй — о строителе Шарапове, создавшем строительную фирму. В обеих статьях мною не обнаружено ни одного нового слова. А вот старые, звучащие по-новому, есть: «арендный подряд» (1988) и «раскрутиться» (2006). Что произошло с арендным подрядом за эти 18 лет? Канул в Лету. Что произойдет с глаголом, означающим «пойти в гору», «добиться успеха»? Узнаем через 18 лет. Номера газет я не выбирал, единственный экземпляр перестроечного «Рабочего пути» был у меня на полке, а второй номер пошел и купил в киоске. Результат подтверждает наблюдения Левонтиной.

2. Баланс между языками культуры, идеологии и коммерции уже как будто был нарушен? Вот передо мною примечательная газета, абсолютно случайно найденная в одной опустевшей квартире — «Вечерняя Москва» за 1974 год. Здесь обращает на себя внимание прежде всего подборка откликов на статью в «Правде» «Путь предательства». Озаглавлены эти письма рабочих и ученых энергично: «Отщепенец», «Власовец от литературы», «Верх цинизма». Вы уже догадались, о ком это. Все эти отклики пестрят идеологизмами: не могу не выразить чувства гнева и возмущения гнусной антисоветской стряпней; как может этот лакей империализма смотреть в глаза честным людям; мы, московские рабочие, всегда были заодно со своей родной ленинской партией; печатающийся сейчас за рубежом в изданиях белогвардейских и власовских недобитков; заправилам «холодной войны», фашистам, белогвардейскому отребью это не по нутру; успехи ленинской политики, естественно, вызывают неистовую ненависть апологетов войны и международной империалистической реакции, идеологических наемников капитализма, — и т. д. и т. п. И, в общем, этим же суконным сучьим языком написана вся газета, читать ее — как будто глотать черные сухари с больным горлом. Это был язык Государства. Вспомним марафоны генсека на радио во время съездов. Так говорили на собраниях, летучках, в киножурналах, некоторых книгах, фильмах. Ну и где эти идеологизмы? Язык обложило, как при ангине, — и прошло. И чей язык? Партбоссов, чиновников, следователей и газетчиков. Очередь за колбасой изъяснялась сочно и красочно. И Казаков писал свою «Осень в дубовых лесах», Рубцов — «Горницу», а тетка моего отца, баба Варвара из Барщевщины, угощая гостей самогонкой, пела (сохранилась магнитофонная запись): Прибудь, прибудь, прибудь, прибудь, / Удалой молодчик! Утеки ко мне! / Сядем, сядем, сядем, сядем, / Удалой молодчик! О-ох, за тясовый стол. / Выпьем, выпьем, выпьем, выпьем, / Удалой молодчик! У-ох, по рюмке вина. / Са вячора, ах са вячора / Удалой молодчик все пил да гулял. / К белому свету, ох к белому свету / Удалой молодчик Богу душу дал! / Назавтре рано, ах назавтре зарано, раненько раненько / Ох, несут хоронить, / Позади идуть, позади идуть / Отец, мать родная, ох убиваютца. / У ворот стояеть, у ворот стояеть / Красная девчонка, ох, насмехаетца: / Было табе, было табе, / Удалой молодчик, ох, в гости не ходить, / В гости не ходить, в гости не ходити / Вотачку не пити! Ах, вотачку не пити, вотачку не пити / Нас двух не любити! / Было табе, было табе, / Удалой молодчик, одну мяне знати, замуж мяне брати!

Язык сильнее идеологий.