Язык птиц. Тайная история Европы

Один английский критик по имени Конвэй, рассчитывая преподнести нам урок, утверждал, что «Марсий и Аполлон», недавно приобретенный Лувром, не принадлежит Рафаэлю, потому что такой же скипетр божества можно обнаружить на «Мадонне с ангелами» Перуджино, а его шевелюра напоминает волосы с «Битвы Любви и Целомудрия» того же художника. Это образец убожества критики, которая безапелляционно отвергает искусство тайнописи. Эта картина является ходатайством, в котором Рафаэль просит священную арку менестрелей Мерси принять ликрана, совершенного мастера. Марсий менестрель олицетворяет собой братство, которому «Полифил» дал свои законы. Все черты его лица имеют большое сходство с портретом самого Рафаэля в облике Аполлона. Именно таким его и описывают во всех биографиях, в возрасте двадцати четырех лет, так как градус ликрана, совершенного мастера мог быть присвоен только в этом возрасте. Знак этого градуса — трость в левой ладони (canne paulme tor). Рафаэль родился в 1483, а картина датируется 1507 годом и написана со всей той старательностью, которую художники вкладывают в какой-либо шедевр, в техническом смысле этого слова. Кроме того, она подписана изображением лука, флейты и кушака, лежащего на колчане, что на языке тайнописи следует прочесть как название степени компаньона, или орифлана.

Что касается стиля, то он архаичен, как и стиль многих картин мастера, вызывавших восхищение у самых строгих критиков последующих поколений. Есть немалая вероятность, что это ходатайство адресовано лично Перуджино, так как нагой Марсий играет, сидя на камне — Pierre joue nu. Я высказываю эту гипотезу без определенной уверенности, так как мне неизвестны портреты последнего.

Древние редко прибегали к подражанию, но свидетельством того, что иногда это все же случалось, являются французские рисунки «Полифила», принадлежащие пятнадцатому веку, за исключением трех последних, тех, что я приписываю Екатерине Медичи, менее совершенных, чем рисунки Филибера, выполненные в архаической манере. Однако такого рода аргументы не имеют значения, и если язык тайнописи не дает уверенности (что, в сущности, противоречит его природе), то лучший выход — это поиск других следов.

На этом позвольте мне предоставить отдых моему добровольному читателю, имевшему достаточно смелости следовать за мной к цели через этот туманный лабиринт. Одна из самых очаровательных страниц в книге г-на Попелена — та, на которой он радуется, что разбил свой сад, благополучно завершив такое грандиозное предприятие, как перевод энциклопедии, какой является «Сон Полифила»; что касается меня, то я только и делаю, что вновь и вновь отправляюсь в путь; он — ликран, совершенный мастер, тогда как я могу претендовать лишь на градус орифлана, в возрасте, в котором я имел бы право просить о степени печального Герина, если Менестрели Мерси и нормандские волки-пастухи все еще существуют.

Приложение

Рене Генон. Язык птиц

Клянусь стоящими в ряд,

И теми, что изгоняют, выталкивая,

И теми, что творят молитву…

Коран, XXXVII, 1-3

В легендах самых разных стран встречаются упоминания о загадочном наречии, именуемом «Языком Птиц»: название, очевидно, имеет символический характер, потому что значение, приписываемое владению этим языком, доступ к которому открывается лишь на самых высоких стадиях инициации, не предполагает возможности его буквального истолкования. В Коране, например, сказано: «И Сулейман был наследником Дауда, и он сказал: „О люди! Мы научены Языку Птиц (ullimna mantiqattayri) и наделены всеми знаниями“» (Коран, XXVII, 15). Можно вспомнить также и о Зигфриде, герое легенд северных народов, который, победив дракона, сразу же обретает способность понимать Язык Птиц. Упоминание об этой победе над драконом поможет нам легче понять те символы, к которым мы будем здесь обращаться. Действительно, победа над драконом всегда влечет за собой обретение бессмертия, которое, как правило, символизируется сокровищем, охранявшимся ранее поверженным чудовищем; обретение бессмертия равнозначно возвращению в центр области человеческого существования, то есть в ту точку, откуда оказывается возможным установить связь с высшими состояниями бытия. Здесь можно опять напомнить о евангельской притче, где именно в этом смысле сказано о «птицах небесных», сидящих на ветвях дерева, то есть Мирового Древа, символизирующего собой ось, проходящую через центр любого состояния существования и связывающего тем самым все эти состояния между собой. В средневековых иконах, изображающих рай, встречается древо, на ветвях которого сидят птицы, а подножие охраняется драконом. В исследовании Л. Шарбоннэ-Лессея «Бестиарий Христа» есть глава, посвященная символике «райских птиц», и там приводится изображение скульптуры, где эта птица представлена в виде головы с крыльями. Добавим, что именно так нередко и изображались ангелы.