Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Конечно, ко всему судбищу над Беседовским можно подойти только как к комедии, которая не может ввести в заблуждение даже самых наивных европейцев. Цель постановки этой комедии, декорации правосудия и его гарантий, «мягкий» приговор – все это так противоречит всему укладу, всему быту советчины, что вызывает только насмешки даже среди «советолюбцев» (Сегодня. 1930. 10 янв. № 10).

[Партия большевиков] боится дворцового переворота, который в данный момент может устроить любая кучка властолюбцев белого или красного цвета (Анархич. вестник. 1924. № 7).

Элемент – росс также актививно использовался в монархических изданиях: карпаторосс, младоросс.

…чехи ныне обильно пожинают плоды, не менее обильно посеянные ими, зла в отношении русского народа, карпатороссов и даже близких им словаков (Рус. голос. 1939. 19 марта. № 415).

…ради вашего Отечества делайте хоть что-нибудь – таков призыв, с которым младороссы обращаются к Русской [sic] молодежи за рубежом (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).

Интересную семантическую и прагматическую актуализацию в эмигрантском языке получили компоненты младо– и старо-. С одной стороны, первая часть в сложных словах младо– указывала и ориентировала эмигрантскую массу на новые идеи «детей», отличающиеся от идеологии «отцов»; с другой стороны, элемент старо– эксплицировал чувства тоски, ностальгии по старой, прежней России. Словообразующие форманты становились социально-политическими маркерами той или иной позиции индивида, то есть «перерастали» свои словообразовательные границы:

Ни героизм, ни подвиги отдельных лиц, ни потоки пролитой за отечество крови не привели к желанной цели, ибо не веяло над освободительной ратью святое старорусское знамя, не было над ней Единой Главы – Государя (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).

[Российская Национальная Группа]…не может не выразить своего сожаления по поводу склоки, идущей в национальном лагере эмиграции на радость левых, как старо-, так и младо-большевиков [sic] (Сигнал. 1938. 15 сент. № 39).

Количество производных с компонентом само– в середине XIX в. исчисляется десятками: часть их представляла кальки с нем. selbst-, англ. self-, франц. auto-, часть возникла на русской языковой почве [Сорокин 1965: 168, 300, 304]. И в годы революции этот префиксоид был активен в словопроизводстве: самообыск, самодемобилизация, самоокапывание, самоопределение, самоприписка, самостийник, самостийный [Mazon 1920: 19, 39–40]; самобахвальство, самовольщина, самоуплотнение [Селищев 1928: 104, 170, 196, 217]. Следовательно, и советская, и эмигрантская публицистика продолжали использование словообразовательной модели, активной в русской деривационной системе. Ср. слова, используемые при производстве имен деятеля (обычно с характеризующей функцией): самодержец, самовластник, самозванец, самостийник.