В современной России контроль за информацией монополизирован политическими группами, которые стоят на компрадорских позициях. Это ведёт к постоянному воспроизводству конструктивистских идеологем, которые выдаются за безусловные очевидности, – например, за стандарты современного цивилизованного общества. Но подобные «очевидности» противоречат интересам общества и нарушают живую связь народа с собственной традицией. Одной из таких идеологем может считаться навязанная обществу привычка к изолирующему историческому мышлению. Она в первую очередь свойственна публичным формам историзма, для которых особое значение имеет проблема языка исторического изложения.
I
Что такое изолирующее историческое мышление? Это мышление основано на понимании ХХ века и прежде всего советского периода как некоего аномального отрезка национальной истории, рассекающего время «до» и время «после». К такому подходу склонны как сторонники, так и противники «красного проекта». Разница между ними состоит лишь в оценках, в перемене «плюса» на «минус». Причём эти противоположные позиции взаимно усиливают друг друга, создавая матрицу исторического сознания, которая сохраняется в коллективной памяти и передаётся десятилетиями. Разница в оценках советского периода не затрагивает структурные модели исторического подхода и создаёт очень узкий коридор для разных точек зрения, представляющий собой классический пример ложной альтернативы. В рамках такого коридора мнений ХХ век, как в «просоветском», так и в антисоветском дискурсах, превращается в некую аномальную зону исторического времени, не подвластную общим законам культурно-исторической динамики, в «вырванный лист истории».
По существу этот взгляд подразумевает, что национальная традиция прерывается дважды за век – в 1917-м и в 1991 году, – а взамен начинается абсолютно новый проект. Но на самом деле это вопрос скорее «эпистемологии», нежели «онтологии» истории. Ведь когда мы принимаем за аксиому тезис о том, что череда революций ХХ века – это неоднократный разрыв традиции, мы задним числом конституируем и сам факт, и степень этого разрыва. В связи с этим возникает естественный вопрос: являются ли важнейшие события ХХ века полностью завершившимися в действительности или только наша трактовка этих событий даёт им окончательное логическое завершение?
Похожий стереотип присутствует и в западном осмыслении эпохи модерна (условно с 1793-го до 1991-й), хотя и выражен в гораздо меньшей степени, чем в России.
Идея начать историю с чистого листа, сбросив всё лишнее с корабля современности, характерна как для первых лет советской власти, так и для периода 1990-х годов. В обоих случаях присутствует желание порвать все связи с «проклятым прошлым». Но если в первом случае речь шла о реализации некоего социального проекта (проекта «младшей», коммунистической версии модерна, противостоящей «старшей», либеральной), то второй разрыв исторически был направлен просто в никуда. Ни о какой преемственности по отношению к традициям дореволюционной России речи на самом деле не шло, да и нельзя дважды войти в одну реку.
На деле исторический разрыв 1990-х использовался и используется влиятельными политическими элитами в крайне неблаговидных целях, а именно чтобы подтолкнуть общество к сознательному отказу от социальных прав, а государство – к сбросу социальных обязательств и уничтожению культурного опыта почти целого столетия. Такое искусственное обнуление национального опыта дезориентирует общество и отбрасывает страну назад.
В коллективной памяти насильственно утверждается модус разрыва вместо модуса преемственности. В этих условиях общественное сознание работает в режиме самоотрицания, порождая губительную для нации негативную идентичность и нигилистические культурные модели, не способные к созданию и трансляции новых смыслов. Чтобы это понять, достаточно провести аналогию с самосознанием отдельного человека или семьи и задуматься о том, насколько опасны приступы беспамятства и каковы могут быть их последствия.
Поэтому одна из важнейших задач национально мыслящих интеллектуалов состоит в защите принципа исторической непрерывности и целостности традиции. И наоборот – в избавлении общества от влияния доктрины локального, изолирующего историзма, выросшего на стыке коммунизма и антисоветской контрутопии. Необходимо поставить под вопрос монополию конструктивистского, технократического мышления и обеспечить складывание новой модели историзма в обществе. Такой подход является необходимым условием всякого национального целеполагания.
II